Читать книгу "1612. Все было не так! - Дмитрий Винтер"

Были и иностранные кандидатуры. Владиславу, как уже говорилось, было отказано на том основании, что он «не пришел, когда звали». Отказали и шведскому принцу Карлу-Филиппу. С последним, вообще, повторилась та же история, что и с Владиславом. В принципе, Карл-Филипп, которому в 1611 г. было всего десять лет, вполне мог, повзрослев, стать для русских людей «своим», считает Л.Е. Морозова[705]. Однако юный шведский король Густав Адольф, наследовавший в 1611 г. (в семнадцатилетнем возрасте) трон у скончавшегося Карла IX, не отпускал младшего брата на Московское царство, как и Сигизмунд сына, поскольку тоже хотел править Россией сам. На вопросы русских о том, когда новый царь приедет, шведы вразумительных ответов так и не давали, продолжая в то же время прибирать к рукам русские земли.

Так, в апреле 1612 г. шведы взяли Орешек, как поляки почти годом ранее – Смоленск. Псковский «вор», как мы видели, пытался воевать со шведами, как Тушинский вор и его сторонники – с поляками. Наконец, в преддверии похода на Москву Минин и Пожарский, которые долго не решались идти на Москву именно потому, что опасались воевать, помимо всех прочих противников, еще и со шведами[706], определились, что будут поддерживать претензии Карла-Филиппа на русский трон. Руководители «Совета всей земли» сумели заключить с Новгородом (где распоряжались шведы, создав, как уже говорилось, нечто вроде самостоятельного государства под своим протекторатом) соглашение 26 июля 1612 г. – по нему предусматривалось, что Новгород и «Совет всей земли» не будут предпринимать друг против друга враждебных действий, чтобы можно было спокойно изгнать из Москвы поляков, а тогда, мол, и о кандидатуре шведского принца на русский трон можно будет потолковать[707]. Со своей стороны, шведы обещали проявлять лояльность к Новгороду, не трогать русскую Церковь и т. д. – и, надо отдать им должное, выполнили свое обещание, в противоположность полякам, превратившим Смоленск в обычное литовское воеводство[708].

Теперь, зимой 1612–1613 гг., вопрос о кандидатуре Карла-Филиппа встал снова. Интересно, что, хотя Собор вроде бы сразу отверг как все иностранные кандидатуры, так и кандидатуру малолетнего «воренка», однако для шведского принца фактически сделали исключение. Во всяком случае, 7 февраля, когда предварительное решение об избрании Михаила Романова было уже достигнуто, был объявлен перерыв на две недели, в течение которого выборные «расспрашивали о разных кандидатурах, особо о шведском королевиче Карле-Филиппе»[709].

Возможно, шведского принца и выбрали бы царем, если бы, во-первых, шведы не продолжали оккупацию Новгорода (как и условием призвания Владислава на царство было снятие осады Смоленска и очищение поляками всех занятых ими русских земель), а во-вторых, если бы он приехал вовремя. Однако шведская интервенция на севере вкупе с неприездом потенциального царя перечеркнула все подобные честолюбивые замыслы.

Тут следует сказать вот что. Если до сих пор я давал поведению шведов вполне рациональные объяснения, то действия шведских властей (начиная с короля и правительства) в 1612 г. и позднее едва ли поддаются пониманию с точки зрения долгосрочных интересов страны. В самом деле, в Европе уже назревало решающее столкновение условно называемого «западным» лагеря (в котором Швеции предстояло сыграть не последнюю роль) с Габсбургами; это столкновение вошло в историю под именем Тридцатилетней войны (правильнее было бы назвать ее «Сорокалетней», но об этом в конце книги). И в преддверии этого столкновения шведам не стоило портить отношения с Россией.

Проще говоря: теперь, когда у шведского принца были шансы на русский престол, надо было немедленно эвакуировать Новгород (который все равно пришлось отдавать в 1617 г., а Ингерманландия – нынешняя Ленинградская область, отошедшая к шведам по Столбовскому миру 27 февраля 1617 г., – была недостаточной, мягко говоря, компенсацией за порчу отношений с ценным восточным соседом) и отпускать Карла-Филиппа на Московское царство. Это была бы прочная гарантия союза двух стран. Это было выгодно Швеции, это было выгодно и России – под это дело вполне можно было вернуть все захваченное шведами с 1609 г. без того, чтобы воевать за эти земли, как пришлось сто лет спустя Петру I.

Слава богу, на фоне того, что натворили тогда на нашей земле поляки и стоявший за их спинами габсбургско-католическо-иезуитский лагерь, – все эти, скажем так, недружественные действия шведов казались мелкими неприятностями. В итоге, так и не избрав шведского принца на царский трон, Россия все же поддержала в Тридцатилетней войне Швецию и ее союзников.

Обсуждали и кандидатуру австрийского эрцгерцога Максимилиана – и отклонили, несмотря на то что его поддерживал, по некоторым данным, один из спасителей страны – Дм. Пожарский. Это тоже понятно, учитывая то, для чего (точнее, в интересах кого – см. выше) вся эта польская интервенция против России затевалась. Непонятно другое: как в свете всего, о чем говорилось выше, подобное – приглашение Габсбурга на русский престол – вообще могло произойти, да еще и от имени и по инициативе одного из героев 1612 года?

Возможно, тут еще раз сыграл свою роль пресловутый «третьеримский синдром» – как же, Третьему Риму прилично с римским же «цесарем» и в династической связи состоять. Еще в ходе борьбы с первым Самозванцем «с дружеским венским двором царь (Борис Годунов. – Д.В.) поддерживал куда более доверительные отношения, чем с польским. Поэтому, в частности, в Вену посылались более исчерпывающие (более правдивые ли – другой вопрос…) сведения об Отрепьеве, который «от воровства постригся в монахи»[710]. «Цесарь» на это письмо ответил только письмом от 16 июня 1605 г. о том, что он обещает не оказывать поддержки врагам царя (с туманным «обещанием помощи» самому царю, правда…), а также дружеским письмом королю Сигизмунду, в котором он указывал на жалобы Бориса на польскую поддержку Самозванца[711].

Отметим, справедливости ради, что, со своей стороны, в июле 1604 г. австрийский посол заметил при личной аудиенции Б. Годунову, что в Литве всегда найдется много охотников присоединиться к авантюристу (имеется в виду первый Самозванец), на что Годунов не обращал внимания, поскольку Сигизмунд обещал не поддерживать Лжедмитрия I[712]. При этом любопытно, что Рудольф, по словам Дм. Иловайского, извещал Бориса как «союзного государя»[713]. Впрочем, возможно, такое поведение официальной Вены связано с тем, что тогда Польша еще не перешла окончательно в габсбургско-католический лагерь, что это произошло только после того, как 11 декабря 1605 г. Сигизмунд III вступил во второй брак с эрцгерцогиней Констанцией (первая супруга – мать Владислава – тоже была из Габсбургского дома и приходилась родной сестрой Констанции, кстати)[714].