Читать книгу "Книга с местом для свиданий - Горан Петрович"

— Так-так-так, а не скрываете ли вы от меня что-нибудь? — перелистывал я десятки тысяч страниц ее библиотеки.

— А то, что вы вместе с вашей школьной подругой Ангелиной и бывшим королевским ординарцем, эмигрантом, майором Найданом встречаетесь в путевых заметках? Известно ли вам, что этого достаточно, чтобы завести на вас дело? — пытался я вызвать ее на разговор.

— Откуда в ваших глазах этот светло-темно-желтый особняк, эта пергола с поздними розами, эти несуществующие птицы, где и когда вы это видели? — смотрел я ей прямо в глаза, но без толку, теперь при встрече со мной она просто жмурилась.

Мне удалось завербовать жильца, который, после того как у них отобрали часть жилплощади, получил квартирку с выходом на их бывший балкон, и я поручил ему вести за ними слежку через оконное стекло. Он сообщал мне, когда она встает, как целыми днями занимается грядками и клумбами библиотеки, как переворачивает страницы и разрезает неразрезанные книги, как вместе с отцом прислушивается к потрескиванию кобальтового чайного сервиза, как уговаривает свою мать, больную меланхолией, все-таки что-нибудь спеть, как облачными вечерами изображает на оконных стеклах круг Луны и Полярную звезду, как перед сном долго рассказывает что-то перьям своей девичьей подушки. Уже после того, как меня досрочно отправили на пенсию, а она осталась одна, без матери и отца, сосед Наталии еще долго с патриотической преданностью сдавал отчеты, всегда подчеркивая одно и то же и всегда ничего не понимая:

— Сказала почтальону, что ее не будет несколько дней. Отменила молоко у молочницы. Накрыла мебель белой тканью. Упаковала багаж, столько, словно отправляется в кругосветное путешествие. Закрыла на замки все двери. А потом уселась в плетеное кресло и начала читать. Не знаю, что думаете вы, но мне это кажется крайне, крайне подозрительным!

— Села читать?! А может, ты когда-нибудь видел у нее в руках этот роман? — показывал я доносчику книгу Анастаса Браницы.

— Вот этого я сказать не могу. Но, во всяком случае, читает она так увлеченно, что кажется совершенно отсутствующей!

59

Я думал, что схожу с ума. Или что безумно и безответно влюблен.

Как-то раз мне показалось, что кто-то побывал в вилле, пока я отсутствовал там по служебным делам, мы тогда уничтожали в разных изводах старинных церковных книг любое упоминание о церкви Святого Николая, которая была возведена на фундаменте из крепкого верного слова средневекового деспота Йована Оливера и тогда же завещана паломникам. Вернувшись, я обнаружил, что цветы в каменных вазах вдоль ограды наружной лестницы политы, комнаты проветрены, завернувшиеся края ковров расправлены, стерта пыль с мебели и с рам пастельных пейзажей, с углов, соединявших страницы стен; сметена паутина, серебро начищено и на нем нет больше старых пятен, а кресло, которое я передвинул в середину салона, снова стоит у окна.

— Не будь я Сретен Покимица, здесь недавно прошла ее рука! — вырвалось у меня, а товарищ Косана ревниво прищурилась.

В другой раз я увидел кого-то похожего на нее, в бежевых нитяных перчатках, соломенной шляпе и платье из натурального шелка, страниц на пятьдесят впереди меня, возле большой реки, которая протекала в долине. Я устремился туда, но никого не застал, хотя течение еще не успело унести отражение ее лица с поверхности воды у берега, и я, нагнувшись, зачерпнул его вместе с водой в сложенные ковшиком ладони и погрузил свое лицо в лик Наталии Димитриевич, оставаясь с ней щекой к щеке до тех пор, пока хватало воздуха.

— Сейчас принесу чистое полотенце... Товарищ Сретен, ты мог бы позвать меня... Я бы тебе полила... — вошедшая в этот момент Косана решила, что я умывался водой из графина над раковиной в углу кабинета, и бросила на меня такой взгляд, словно хотела полностью раздеть и облить водой с головы до ног.

В третий раз, когда я следил за какой-то делегацией славистов, слово в слово читая то же, что и они, я услышал издалека звуки арфы. Безответственно бросив доверенное мне задание, я схватил «Наследие», роман всегда лежал у меня под рукой, в верхнем ящике стола, — струны стройного инструмента еще трепетали, когда я ввалился в большой музыкальный салон, он же малый зал для танцев... Нигде ни души. Постоянно проживавшая там кухарка Златана ничего мне толком не смогла объяснить:

— Как бы я, глухая, могла что-нибудь услышать! Арфа?! Да я и слово-то это у вас по губам читаю!

Мне с трудом удалось сделать так, что никто не заметил моей халатности по отношению к иностранным славистам, которых я после целых суток напряженной работы все же догнал, хотя кто его знает, что они успели прочитать без моего контроля. Вообще, в моем окружении поползли слухи, что Покимица уже не тот, что его часто видят сидящим с отсутствующим видом, что иногда он даже кое-что пропускает, не может сконцентрироваться. С другой стороны, стали поговаривать и о том, что кое-кто из нашей Службы берет на себя слишком много, что их полномочия неоправданно широки, что они осмеливаются следить даже за высшими государственными деятелями, что позволяют себе грубо шутить над самим Президентом, который якобы, стоит ему взять в руки книгу, засыпает уже на второй строчке. Из всего этого я понял, что грядет реорганизация. Что же делать, если вдруг обнаружится, как непринципиально поступил я с романом Анастаса Браницы? Чтобы предвосхитить возможные обвинения со стороны отдела внутреннего контроля, я был вынужден внести в текст некоторые изменения, как зачастую мы поступали в отношении многих произведений буржуазной литературы, хотя от этого на сердце у меня было тяжело.

Начал я с фронтона. Просто-напросто отбил старую надпись и жирно вывел краской: «1945». Потом изъял из текста некоторые из наиболее удавшихся автору описаний предметов обстановки, переместив их в картотеку специального центрального мебельного склада, который частенько посещали некоторые руководящие товарищи. Там оказалось немало поистине бесценных вещей — стулья, комоды и шкафы всех эпох, фламандские гобелены, восточные ковры, севрские фарфоровые фигурки, позолоченные подсвечники, а особенным успехом пользовались зеркала, они были просто нарасхват, несмотря на то что лица новоиспеченных владельцев в них не отражались. Но даже несмотря на нанесенный мною урон, многое осталось на месте. Только тогда я до конца понял, сколько труда и мастерства вложил Анастас Браница в свою рукопись. Например, пытаясь «вытащить» тайну секретера с семьюдесятью ящичками из розового и лимонного дерева, я был вынужден разобрать его, но снова собрать его мне потом не удалось, никак не получалось правильно распределить слова, приладить фразы, и вне романа ни один из этих ящичков не содержал пространство без конца и без края...

То, что Наталия знает, чьих рук это дело, я понял, когда она посмотрела мне прямо в глаза во время моего очередного визита в дом на улице Пальмотича, это произошло всего за несколько дней до того как меланхолия насмерть задушила ее мать.

— Я открыла глаза, потому что научилась не замечать вас, — сказала она, и я увидел, что в ее спокойно-зеленых зрачках действительно нет моего отражения.