Читать книгу "Ружья еретиков - Анна Фенх"

Еретик бездумно свернул в переулок, так же не осознавая себя, прошел еще квартал и остановился возле длинного, в четыре этажа, здания с высокими потолками, вычурной лепниной вокруг окон и широким парадным крыльцом. Отсюда Чейзу не было видно, но он знал, что наверху красуется герб Империи, вписанный по традиции в круг и полукруг — церковный символ. В те времена когда этот знак появился, люди еще считали, что Саракш есть полусфера, Чаша. Красивая идея. Когда ученые доказали, что Мир есть полая сфера, в Церкви случился «окружный раскол». Святые отцы дискутировали — следует ли изменять символику круг-и-полукруг на круг-и-окружность… Окружники уходили семьями в какие-то леса, строили там свои поселения, и на их воротах, и церквях был их символ. А казалось бы — какая разница?

Еретик не был верующим, но сейчас, перед тем как войти в здание с гербом, ему отчаянно хотелось начать молиться. «Как же там говорится? — бессвязно думал Китт. — Господь… какой он там? Всемогущий? Всеблагой? Вседержащий… Сохрани меня, Вседержащий Господи… Господи… Или не так? Дед мой, инквизитор, все эти молитвы точно знал. До старости дожил, правнуков нянчил… А я доживу? Я последний в роду, какие там внуки. И теперь уже не будет. Позвоню сейчас полковнику, скажу — давайте я попозже схожу за „Старушкой“, мне обязательно нужно оставить наследника, продолжить род. А как только появится сын, так я сразу и отправлюсь… Господи, да что ж такое. Только ведь и слов-то в голове, что это — господи-господи-господи. Как заело. Больше ничего сказать не могу. Все, хватит. Господи-господи-господи… Пошел, вперед!»

Когда он вошел в здание, ему кивнул боец с контрольно-пропускного пункта и нажал на кнопку, активируя турникет.

— Объект расположен в подвале здания, — сообщил Еретику Ганк, один из трех агентов полковника Мору. На нем была черная форма гвардейца и берет. Ганк был среди тех, кто пришел сменить посты этим утром и заступил на КПП вместе с двумя другими агентами.

— Вы хоть знаете, что за объект? — спросил Еретик, натягивая на припасенную агентами гвардейскую форму, разгрузку, набитую гранатами. Все трое покачали головами:

— Никак нет, — Ганк вручил Еретику рацию. — Нам не положено ничего знать, мы только обеспечиваем вам проход к объекту.

Фаше, совсем еще мальчишка, безостановочно потирал лицо и шею:

— В подвал ведут две лестницы и два лифта. Сейчас нам нужно пройти охрану на проходной, дальше по коридору и выйдем на площадку. Там большой пост. И дальше либо по лестнице, либо с шиком, на лифте.

— Прорываемся к лифту, — Еретик зачем-то попрыгал, проверяя «гром-звон», понимая, что это, в общем, не требуется.

Первый пост на проходной они прошли без затруднений, сыграла роль форма, уверенный вид Еретика и знакомые лица агентов Мору. Четверо в ногу шли по коридору.

«Господи-господи-господи… Что я буду делать, если сейчас выскочит кто-то в черном и начнет стрелять в меня? Если не попадет — упаду на пол. Если попадет, впрочем, тоже упаду на пол. Ну и какая тогда разница, попадет или не попадет? Господи-господи-господи… Помню, как Зону 15 брали. Гвардейцы и брали, захватывали „Старушку“. Не захватили ее все равно, так зачем приходили? Построили бы сразу по чертежам, все были бы живы… Бессмысленная атака, глупость. А теперь мы здесь отбиваем новую „Старушку“ у гвардейцев. Если бы не отбирали, сейчас меня бы здесь не было… Господи…»

Их остановили в фойе возле лифта, и Соле, мгновенно сообразивший что к чему, вдруг швырнул Еретика за угол коридора. А потом началась пальба.

Еретик видел, как от стены под выстрелами отваливается побелка, видел, как Ганк сухо и точно стреляет одиночными, щурясь и сводя брови, словно ему плохо видно и он этим недоволен. Еще было слышно, как кто-то кричит, как входят в стену пули и застревают в ней, оставив проломленные внутрь дырки, как какие-то цветы. Китт забыл их название.

— Тревога! — орет гвардеец, стуча зачем-то кулаком по стене сбоку, словно передает ударами сообщение тем, кто сидит в соседней комнате. — Тревога, массаракш! Тревога! Тревога, массаракш-и-масс…

Его ударило очередью, и он упал, не успев закончить фразы.

«А это же я его убил, — подумал Китт с удивлением. — Когда же это все закончится?»

Автомат колотился в руках, отбивая Еретику плечо. Никакого мира вокруг не существовало — только фойе с роскошным лифтом, до которого нужно добраться, только аппендикс коридора, только маленькие кусочки свинца, плевки разъяренной смерти, пролетающие мимо, и над, и сквозь тебя. Лежащему рядом с Еретиком Фаше попали в голову, и Еретик на минуту перестал стрелять, чтобы вытереть себе лицо грязным рукавом.

— Лейтенант, — Ганк махнул рукой Китту. — Сюда!

Еретик поднялся с колена и в несколько неуклюжих шагов пересек коридор, словно не умея и не понимая пригнуться. Он снова упал на колено рядом с Ганком, и тот, кивнув, неловко прижимая локти к животу, выскочил в фойе. На полу гильзы, на них сыпется известь, и опять падают гильзы. И пахнет гарью.

«Сколько их там? Шестеро же, шестеро. Четыре и шесть. Зачем они в нас?.. Я же в их шкуре… На мне форма… Почему бессвязно? Не так, нет, нет. Почему я думаю так бессвязно? Я должен мыслить четко и не должен мыслить путано…»

— Вперед, лейтенант, — Ганк сел на пол рядом с Киттом и принялся искать что-то в кармане непослушными, мелко дрожащими пальцами. — Дальше чисто, но по лестнице не ходите. Давайте в шахту лифта, сбоку лестница.

— Уже все? — спросил Еретик, и Ганк, не удивившись, кивнул.

— Все и всех.

Ганк вынул ампулу из кармана, прихватил зубами пластик и стянул крышку, обнажая короткую иглу.

— Руки дрожат… Лейтенант, сделайте в шею. И сразу в шахту лифта.

Китт взял ампулу-шприц и привычно вколол Ганку стимулятор.

— Запомните, у вас одна светошумовая граната, одна дымовая завеса. Две осколочных…

Он еще что-то сказал, Еретик кивнул, мол, понял и побежал в фойе.

«Надо сосчитать… Зачем? Все одинаковые, черные. Один, два… Четыре, шесть… Семь… Сбился, но должно быть восемь. Ганк там прикрывает меня, а я иду один… Господи, пожалуйста. Больше никогда, никогда, слышишь? Только вот выбраться отсюда, и я никогда… Я тебе обещаю, я клянусь тебе, честью тебе ручаюсь, что больше никогда, никогда, никогда!»

Что никогда? Еретик и сам не знал. Приходило на ум что-то детское — я больше так не буду. Я никогда не буду плохо себя вести. Я больше никогда не сделаю ничего плохого…

Он замер у зеркальной дверцы лифта, глядя на себя. Он, никчемный и злой, с дурными белыми глазами, словно совсем без радужки, один белок, в котором едва виднеются точки съежившихся зрачков. Он, в откуда-то взявшейся грязи и в крови, с перекошенным не то от брезгливости, не то от страха лицом, держался за автомат и тяжело и шумно дышал.

— Зверье, — выплюнул он себе в лицо, сжимая зубы и скалясь от стыда. — Смотри на себя, доктор Китт!.. Мразь…