Читать книгу "Что было, что будет - Элис Хоффман"

Она вышла на цыпочках, осторожно прикрыв за собой дверь; помахала на ходу миссис Гибсон и поспешила влезть обратно в мокрые туфли, оставленные под вешалкой. Когда человек совершает плохой поступок, ему становится жарко: он горит, как уголек, лежащий на ладони. Как стрела, охваченная пламенем. Всю жизнь от Стеллы что-то скрывали, но этому пришел конец. Дождь утихал, рыбный дождь, от которого никакой пользы, разве что рыбе в озере, потому что после такого дождя поднимались тучи комаров и мошек. Шлепая по лужам, Стелла размышляла об опухоли, которую разглядела на легком миссис Гибсон; если насторожить доктора Стюарта и вовремя провести курс лечения, то, возможно, миссис Гибсон умрет не от рака, а от старости; мирно отойдет во сне в собственной постели или среди книг в библиотеке.

После того случая с юношей, который выжил, несмотря на разрыв печени, у Стеллы появилось больше оптимизма, хотя доктор Стюарт предупреждал, что некоторые болезни вылечить невозможно. Надежда — хорошая вещь в большинстве случаев, но что до Элинор Спарроу, то здесь о надежде не могло быть и речи, с тем же успехом стоило надеяться на снегопад в мае, что в принципе было неплохо, ведь именно это и привиделось Стелле — снежное одеяло, укрывающее бабушку белыми слоями. К счастью, стояла теплая погода, поэтому снегопада не предвиделось. На тротуар упали последние капли дождя. Стелла дошла до чайной и нырнула внутрь. Повесила куртку, сбросила хлюпавшие туфли. Светлые волосы промокли и слиплись за спиной.

— Как тебя долго не было! — прокричала Лиза. — С Джулиет все в порядке?

— Поезд опоздал, — солгала Стелла.

Наверное, все-таки она действительно уродилась в отца. Ложь теперь давалась ей легко. Например, все выходные она врала новому разносчику пиццы, внушавшему им с Джулиет жуткий страх. Он жил в Норт-Артуре и вчера предложил девочкам прокатиться туда в торгово-развлекательный комплекс.

— Еще чего, — сказала Джулиет, после того как Стелла вежливо отвергла предложение разносчика, солгав, что у них в городе много дел — нужно перекрасить все вещи из шкафа в черный цвет и приготовить пудинг «Птичье гнездо» на Лизиной кухне в три часа ночи. — Можно подумать, нам было бы интересно в торговом центре какого-то занюханного Норт-Артура. Неужели он не понимает, что таким девушкам, как мы, подходит только «Сакс»? Ну и лох.

— Мне понравилась Джулиет, — сказала Лиза Стелле, когда та вернулась из библиотеки и зашла на кухню, чтобы выпить чаю. — Передай ей, что она здесь желанный гость в любое время.

Стелла повесила рюкзак через больное плечо, то самое, что было сломано при рождении и теперь ныло в дождливую погоду. Как-то раз, когда Стелла была маленькой, отец рассказал ей на ночь сказку о девочке, родившейся с одним крылышком. Доктора над ней потрудились, так что после только ноющее плечо и напоминало о том, что когда-то девочка была не похожа на других. Со стороны можно было бы решить, будто в памяти у Стеллы останутся только те многочисленные случаи, когда отец разочаровывал ее, но дело обстояло по-другому. Он всегда говорил: «Шшш. Полеты на сегодня отменяются», — когда сказка заканчивалась и наступала пора спать. Даже сейчас он не был виноват в случившемся. Ей вообще не следовало ничего ему рассказывать о том, что она увидела в ресторане в день своего рождения. Нужно было держать все при себе. Это по ее вине Уилл Эйвери попал в беду.

— Отец не рассказывал вам о том убийстве, что произошло в Бостоне? Новостей никаких?

Уилл рассказал Лизе, что Генри Эллиот подал прошение о том, чтобы с его подзащитного сняли все обвинения ввиду недостатка улик. Но Уилл тревожился вовсе не из-за обвинений. Ему не давала спать по ночам пропажа маленького домика; он закрывал глаза и сразу видел перед собой белые фронтоны, напоминавшие по форме свадебный торт, атласные цветы, резную дверь. Больше всего он тревожился, как бы с дочерью чего не случилось.

— Пока никаких. Но не волнуйся, — по-матерински ласково ответила Лиза, — твой отец по сути хороший человек.

Прежде никто так не отзывался об ее отце, по крайней мере в присутствии Стеллы, и теперь, поднимаясь к себе, Стелла подумала, что, вероятно, Джулиет Эронсон права. Вероятно, Лиза влюбилась в ее отца.

Стелла сняла черные джинсы и черную футболку; они настолько промокли, что с них стекала краска; пришлось выжимать их над раковиной. Она переоделась в черный фланелевый халат и плюхнулась на кровать. Сил совершенно не было. Тем не менее она потянулась к рюкзаку; настольную лампу включать не стала, достать фонарик из ящика тумбочки тоже поленилась. За окном, где падали последние мелкие капли рыбного дождя, было еще достаточно светло, чтобы читать. Она вынула диссертацию Мэтта Эйвери, всю, кроме последней страницы, которую он допечатывал сегодня, и открыла. Сразу обратила внимание, что страницы пахнут водой и еще чем-то, напоминавшим водяные лилии.

«Невидимые чернила, описание жизни и смерти Ребекки Спарроу».

Дождь теперь капал по одной ленивой капле за другой, а Лиза, все еще хлопотавшая на кухне, слушала Сэма Кука, чей голос мог развеять любую печаль. «Дорогая, я от тебя балдею, — разносилось эхом по лестнице. — Честно».

Диссертация Мэтта начиналась с цитаты из дневника Чарлза Хатауэя.

«Я тот человек, который совершил ошибку, тот, чья вина оставалась никому не известной, до тех пор пока не были написаны эти слова. Кто же прочтет эти строки и поймет, что все сказанное здесь правда?»

В комнате у Стеллы было холодно, поэтому она набросила на плечи одеяло. Раньше у нее была дурная привычка — покусывать кончики прядей от волнения, совсем как у матери, которая в такие минуты грызла ногти. И сейчас почему-то эта привычка вернулась. Стелла больше не слышала ни дождя, ни машин на улице, ни Сэма Кука. Она быстро пролистнула введение: основание города Хатауэями, Хэпгудами и Эллиотами, стычки с аборигенами, медведь, которого убили в центре города под старым дубом, количество лошадей, коров и овец у каждого из хозяев, грузы из Англии с чаем, специями, зеркалами, чернилами и, в редких случаях, с тюками синего или алого шелка.

Стелла очень давно хотела обо всем узнать. Теперь у нее в груди как-то странно защемило. Держа в руках отпечатанную рукопись, она сделала глубокий вдох, какой делают ныряльщики, словно страницы и печать были не чем иным, как глубокая вода, такая же глубокая, как озеро рядом с домом бабушки, такая же глубокая, как время.

В 1682 году зима выдалась такой холодной, что Бостонская гавань простояла затянутая льдом вплоть до середины марта. В то утро, солнечное и пронзительно яркое, когда лед в конце концов растаял, а ветер сдул с ветвей деревьев несколько недавно свитых птичьих гнезд, из леса вышел ребенок лет семи-восьми, поднялся на холм, с которого виднелось озеро Песочные Часы, и остался стоять возле каменных глыб, прозванных поселенцами «стол и стулья». Это было то место, где, по утверждению некоторых, росли невидимые розы, тотчас исчезавшие при появлении человека. Никого поэтому и не удивило, что так же легко, как исчезали розы, мог появиться человек, говоривший на непонятном языке.

Она пришла в тот день, когда сквозь тающий лед пробились первые подснежники, словно в напоминание всем и каждому о дарах ангела печали. Кто ее увидел первым — до сих пор не ясно, но вскоре весь город узнал, что из дикого леса пришло дитя, проделавшее долгий путь с севера, где было гораздо больше льда, чем подснежников. Люди еще не видели девочку, а уже знали, что розы, увядавшие под взглядами горожан, расцветали в ее присутствии. Кажется, Чарлз Хатауэй первым сообщил, что видел, как девочка свистом подзывала к себе воробьев; птички, как клялись очевидцы, приносили ей сладкий клевер и ягоды, этим она и питалась в лесу. Говорила она на какой-то тарабарщине и даже не знала, как молятся. В ее черной гриве запутались веточки ежевики. При себе у нее было всего три вещи, принесенные из далекой холодной страны. Серебряный компас. Золотой колокольчик. Звезда на цепочке. Люди смотрели на эти вещицы и перешептывались. Они пялились на ее ноги с позеленевшими, огрубевшими ступнями и дивились, кто же это такая.