Читать книгу "Горький привкус победы - Фридрих Незнанский"

…Ринат Кочев высказал мнение весьма категоричное — ограбление Центра произошло с целью завладения документами, указывающими на основные неразработанные еще месторождения нефти и газа в нашей и соседних странах. Помните, говорил он, время было какое? Ельцинское! Никто не следил за тем, чтобы природные богатства страны не разворовывались. Все в демократию играть начали.

Что не запрещено — дозволено! Так ведь и не запрещалось почти ничего. Этим и пользовались разные проходимцы. Они и заставили гангстеров ворваться в Центр имени Вернадского и унести важнейшие документы, планы, снимки, разработки и приложения к ним.

— Но этого оказалось мало для того, чтобы начать разработки, для того, чтобы качать нефть и газ. Нужны были более детальные схемы и планы. А это лучше всех в стране знал директор Центра имени Вернадского Павел Васильевич Шаров. К нему по заданию заказчиков и пришли убийцы. Они требовали фотографии, детальные планы и точные схемы. Но, поняв, что перед ним гангстеры, а богатства страны уйдут в нечестные руки, академик молчал. Молчал даже тогда, когда его пытали — ведь его пытали? Нам не говорили прямым текстом, но слухи ходили… В общем, академик Шаров умер мученической смертью, не сказав преступникам ни слова. Но смерть эта оказалась никому не нужной. Никто из сильных мира сего тогда не вмешался в это дело, не принял мер к раскрытию ужасного преступления. Никто из властей не отреагировал должным образом и на второе зверское убийство. На убийство сына Павла Васильевича, академика Шарова-младшего. В какой стране живем?! — Возмущению помощника министра природных ресурсов Рината Кочева не было предела…

— Как видите, власти наконец «обратили внимание»… А вы не могли бы как-нибудь конкретнее назвать этих «разных проходимцев»?

Кочев посмотрел на Турецкого с прищуром.

— Поздненько обратили. Впрочем, лучше поздно… А что касается конкретных фамилий, так это, по-моему, ваша прерогатива. Вот уличите, припрете поганцев к стенке доказательствами, вот вынесет суд приговор, тогда и я на каждом углу эти фамилии буду иметь право называть.

— Понятно, — кивнул Турецкий.

— Боюсь, все-таки не очень. Но могу порекомендовать просто взглянуть на перечень крупных российских капиталов. Откройте «Форбс», любой гламурный журнал, в конце концов, отберите тех, что поднялся на сырье, сопоставьте даты…

— Но ведь вы сами, похоже, это проделали уже?..

— Нет. Специальным анализом не занимался. Я не намерен выполнять чужую работу, своей, слава богу, выше крыши. И вообще, что вы от меня хотите? Я ведь даже на роль очевидца не гожусь, поскольку ничего «такого» не видел. О чем свидетельствовать? О собственных домыслах?

— Будете смеяться, Ринат Ахметович. Но и за эти ваши «домыслы» я вам весьма признателен. Не откажите в любезности, подпишитесь вот тут…

Трудно сказать почему, но квартира Славы Грязнова с первого же взгляда однозначно и безошибочно определялась как берлога закоренелого холостяка. Турецкий всегда удивлялся и не мог понять, где же те «вещественные доказательства», которые приводят всякого гостя к подобному выводу. И доказательств не находил. Конечно, если сразу заглянуть в ванную комнату, то на зеркале не обнаружится множества баночек и скляночек, а лишь зубная щетка, одеколон да бритвенный прибор. На полочках не найдется батареи шампуней и ополаскивателей, а на сверкающем электрическом полотенцесушителе не отыщется воздушных кружевных трусиков. Но кто же с порога бежит в ванную комнату?

В коридоре же холостяцких признаков не было вообще. Поскольку вся одежда и обувь пряталась по шкафам, приглушенный песочный тон обоев, подчеркиваемый насыщенным бордовым цветом широких полос бордюра, одинаково нравился и мужчинам и женщинам, а развешанная на стене коллекция расписных тарелочек, напротив, говорила, казалось бы, о том, что без женского взгляда на формирование интерьера дело не обошлось. И тем не менее впечатление одинокого мужского жилища возникало неодолимо. И оно только усиливалось, стоило сделать хотя бы шаг в глубь квартиры.

Вот сейчас сидел Александр Борисович на кухне. А Вячеслав Иванович у плиты варганил вечернюю яичницу, поскольку времени у них не было, а поесть, честно говоря, давно не мешало. Турецкий краем глаза обвел кухню: двухкамерный холодильник под самый потолок, микроволновка, современная электроплитка с грилем, полочки с экзотическими специями, полотенца, прихватки, утварь по стенам развешана. Почему известно, что женщин тут почти не бывает? Нет ни бардака холостяцкого с окурками и пустыми пивными бутылками, ни стерильности больничной, когда никто на кухне ничего не делает, только пыль раз в месяц вытирает. Нет, нормальная рабочая чистота…

Арочный проход в гостиную. Уютную, аккуратную, теплую. Дальше приоткрытая дверь в спальную комнату. Широкая, наспех застеленная кровать. Да, нормальный «семейный» сексодром. Турецкий прекрасно знал, что Слава из-за лености терпеть не может ежедневно убирать и расстилать постели и сразу же купил, благо планировка квартиры позволяла, эту «мечту семьянина», на которую днем можно было просто набросить покрывало. Поверх белья…

В общем, все, как у самого Турецкого дома. А присутствия женщины все равно не ощущалось. Может быть, подумалось, дело в том, что в доме все-таки немножко «не такой» порядок?

Когда в чисто прибранной квартире, где практически все разложено по своим полочкам, на диване валяются три раскрытые книжки, на столе у компьютера кипа перепутанных листков с записями, а веник на кухне притулился прямо у ножки стола — тут его достать проще, то это вполне разумный мужской порядок. Который порою в ярость приводит женскую половину семьи. Женщине вечно мечтается то, что мужчине необходимо иметь прямо под рукой, запрятать подальше от посторонних глаз. При этом, наводя порядок «идеальный», она, перейдя в другую комнату, вполне может оставить в «убранной» ванной фен, валяющийся прямо на полу…

Слава прервал размышления Турецкого, шлепнув дымящуюся сковороду на стол, прямо перед его носом.

— Ну как?

Омлет солнечного цвета, щедро посыпанный зеленым луком, вызвал у Александра Борисовича реакцию, ничем не отличающуюся от реакции знаменитой собаки Павлова. Сглотнув слюну, он только и сказал:

— М-да…

Грязнов отлучился в гостиную и достал из бара пузатую бутылочку.

— А насчет коньяку?

— Не знаю, Слав. Не хотелось бы дома нарываться.

— А кто тебе сказал, что ты туда сегодня попадешь? — Грязнов ехидно ухмыльнулся и поднес к уху переносную телефонную трубку. — Ириночка Генриховна! Как дела твои прекрасные? Да что ты говоришь? Ага. Нет дома? Конечно нет, потому что он со мной рядом сидит. А выгнать его сию же секунду никак не могу. Потому что завтра с утра важное совещание у Кости, а кое-какие материалы нам только вечером в руки попали…

— Сколько градусов в тех материалах? — Саня расслышал из трубки вопрос своей благоверной.

Грязнов совсем уже другим тоном продолжал:

— Я ведь не шучу, Ир. Нам придется работать ночью. Саня меня к вам звал, но ты же сама понимаешь, что это все равно для вас неудобство. Да знаю я, что ты всегда рада. Но ведь завтра на работу, Нинке вашей в школу. А мы всю ночь по квартире шастаем. Так что, извини, подруга, но мужа своего ты сможешь получить только завтра. Прости, что так вышло, но это тот редкий случай, когда действительно «первым делом самолеты»… Вот и хорошо, что понимаешь. И не дуйся на меня. Ладно? Саня нужен? Нет? Ну спокойной ночи тогда.