Читать книгу "Рекорд - Ольга Вечная"

очертания — здесь очень просто, чисто и современно. На сгибе моего локтя закреплен катетер. Точно, ставили капельницу. Потом я поспала. Воспоминания четкие, но какие-то разбросанные. Я будто блуждаю по лесу и нахожу один отрывок за другим.

И Тима тоже «нахожу». Вернее, его объятия там, в номере, уверенный и спокойный голос. А вот глаза были встревоженными, это я тоже запомнила.

Мы с врачом проговорили, как быть, если меня накроет. Тим, конечно, знал, что делать, и не допускал ошибок, потому что спортсмены-гонщики не тупят в экстренных ситуациях. Но все же. На ровном месте…

Как стыдно. Как невыносимо стыдно за саму себя.

— Больно? — спрашивает Тим, осторожно поглаживая большим пальцем синяк на плече.

— Нет. В голове немного шумит. Знаешь, так бывает, когда таблетка уже подействовала: боли нет, но вокруг словно помехи.

— Знаю. Бывает, не справишься с управлением, впишешься в ограждение, башкой со всей силы припечатаешься. И ходишь потом неделю с перезвоном колоколов, как дурак. Сто раз так было. Похоже?

Улыбаюсь и решаюсь взглянуть на него.

Сидит, смотрит на меня. Больше не встревоженный, немного бледный только. Обросший, а потому смазливый, как рок-звезда.

— Не надо было скорую. Лишние бумаги, деньги. Я бы оклемалась и так.

— Как скажешь, — бросает Тим, словно чтобы побыстрее отделаться. Не в его правилах спорить, он просто все решил сам.

Нахожу его руку и сжимаю с благодарностью:

— Спасибо.

— Ну перестань. Послезавтра, может, поменяемся местами.

— Придурок. Ненавижу твой тупой юмор.

Я допиваю воду, возвращаю стакан и отворачиваюсь от Тима, обидевшись. Он молчит некоторое время, затем пытается улечься на кровать. Двигаюсь будто нехотя, и он устраивается рядом. Обнимает меня, привычно целует в шею.

— Ну все, малыш, не злись, — басит вполголоса. — Это же наши привычные шутки.

— Просто не время для них.

— Самое время. Но ладно, не буду пока.

— Было ужасно страшно.

— Что снова попадешь в подвал? — Тим обнимает меня крепче.

— Не знаю. Наверное. Думаю, это из-за Шилова. Я его видела утром. Он все еще хорошо выглядит, надеется, что ты проиграешь, и все останется так, как есть. Весь из себя важный, как павлин. Столько раз он специально усугублял мое состояние. Я много размышляла о его поступках, словах, угрозах. Для меня он связан со страхом. Много лет от него зависела моя жизнь. И вдруг будет зависеть снова?

— Не будет. У тебя есть документы и деньги. Ты знаешь, к кому обратиться за помощью в случае чего.

— Засунь себе в задницу свой план Б.

Он усмехается.

— Когда я поставлю рекорд для тебя, Шилова выставят на улицу и он станет никем. Тогда ты наверняка перестанешь его бояться.

Рекорд для меня. Вау.

Тим вздыхает.

— Мне звонили из представительства «Мерседеса». Спрашивали, не хочу ли я пропустить эту гонку, но зато в следующем году появиться в официальной команде. Они в ужасе.

— Серьезно?! Звучит не слишком честно. Но ладно… А ты что?

— А я принципиальный. Ну и это уже дело чести. — Он вытягивается на кровати и закладывает руки за голову.

— Тогда иди тренируйся.

— Я хочу отдохнуть.

— Поклянись, что дело не во мне. Что ты правда устал и хочешь полежать.

— Конечно, не в тебе. Я бы все равно приехал сюда поспать, вне зависимости от твоего самочувствия. Уютно здесь, в этих немецких больницах, расположенных в ебенях.

Я смеюсь и толкаю Тима локтем. А потом укладываюсь на его груди и позволяю себе немного подремать. Наверное, смогла бы уснуть крепко и проспать до утра, если бы не услышала шаги по коридору. Громкие шаги.

Врачи передвигаются в резиновой обуви практически бесшумно. Значит, это посетитель. Через несколько секунд доносится приглушенный голос мамы.

— Анастасия Агаева не одна… Да, мы дали ей успокоительное… Сейчас, минуту, — отвечает медсестра на ломаном английском.

Она открывает дверь, а я закрываю глаза и изображаю глубокий сон.

Чудится знакомый запах духов, хотя это и невозможно — палата большая, а мама обычно душится в меру. Ее мягкий голос теплым ручейком бежит по коже.

— Это ее муж? — спрашивает она шепотом тоже на английском.

Я делаю усилие, чтобы не зажмуриться и не выдать себя.

Как грустно вышло: мама не знает мужчину, за которого я вышла замуж. Более того, мы с ней в разных командах.

Медсестра подтверждает, что муж, и просит зайти попозже. Пациентка, отдыхает после укола.

Судя по звукам, мама стоит в палате еще некоторое время. Вскоре нас с ней ждет непростой разговор. Она верит мужу, и, наверное, он неплохо о ней заботится — обеспечивает, возможно даже, по-своему, по-шиловски любит. Мама не в восторге, что я вступила в сражение с отчимом, что мой муж собирается лишить его работы, а я — дивидендов. Я ей все объясню, просто не сейчас.

Проходит несколько мучительных секунд, после чего медсестра наконец провожает гостью и плотно закрывает дверь.

Тим поворачивается на бок, спит он очень крепко. И правда устал. Я нежно обнимаю его со спины и засыпаю тоже, чувствуя себя в безопасности.

Как хорошо, что мы поженились и теперь в любой ситуации вместе. Ни окружающие, ни закон… никакая иная сила не сможет этому помешать.

Глава 43

Тим

У каждого рекорда своя цена. И каждый спортсмен должен сам решить, стоят ли желанные цифры на табло тех рисков и потерь, с которыми неизбежно придется столкнуться. Великие достижения не даются легко, удачи просто не существует.

Рекорд — это не только триумф, но и те жертвы, которые его сопровождают. Физические травмы, истощение, эмоциональная пустота и утраченные связи с близкими — вот плата, к которой спортсмен готов задолго до того, как сделает первый шаг к заветной цели.

Когда гаснут огни и стихает слава, что-то всегда остается. Раньше я думал, что самое главное — стать частью элитной группы великих гонщиков, достигших рубежа. Не понимал, зачем размениваться на что-то еще. Всю свою жизнь, с пяти лет, я шел к одной цели — навсегда вписать свое имя в историю.

Поэтому сейчас я слегка шокирован, что вечер накануне самой важной гонки в своей жизни трачу на… девушку.

Настя прогуливается по местной ярмарке, с детским восторгом оглядываясь по сторонам, словно каждый новый уголок ей интересен и приносит радость. Иногда она действительно похожа на ребенка — веселая, живая, искренняя в каждом своем движении. Рядом с ней и я начинаю видеть мир по-новому.

В двадцать мне казалось, что я слишком взрослый для веселья. А вот в двадцать пять внезапно понял, что