Читать книгу "Моя безумная фантазия - Карен Рэнни"

Она пощупала запястья женщины, слегка похлопала ее по щекам, но зрачки Мэри-Кейт застыли, расширившись.

Она затерялась в мире цвета индиго. Белые облака, застилая взор, проплывали перед ее лицом и через нее, словно она все глубже погружалась в мир, созданный из темноты. Не было ни света, ни сияния над линией горизонта. Только чернота, великое и огромное ничто, поглощающее все, что простиралось перед ним.

В пустоту просочился ужас. Сначала робкая мысль, потом она начала принимать очертания, превращаясь в гигантское, раздувшееся чудовище, вдыхающее ничто, поедающее черноту и вызывающее желание заплакать.

— Всхлип не ответ, Мэри-Кейт, я настаиваю, чтобы ты со мной заговорила. Мне уже надоели демонстрации сверхъестественного.

Берни взяла ее за плечи и встряхнула, но Мэри-Кейт ничего не почувствовала. С ее губ сорвался вскрик ужаса.

Откуда-то издалека она слышала, как Берни вызывает Джонатана. Ощущение ужаса нарастало, ей казалось, что она находится внутри кошмарного видения. Черноту начал заливать красный цвет, в отдалении появился свет, словно тоненький лучик надежда. Мэри-Кейт сосредоточилась на нем, а не на черноте и цвете крови. Лучистый, белый, сияющий, он, казалось, набирал силу. Помоги мне.

Как странно, она слышит эти слова, как будто их прокричали внутри нее. От стен отразилось эхо. Как страшно! Помоги ему… пожалуйста. Помоги ему…

Алиса!

Помоги ему…

Крик был таким громким, что Мэри-Кейт содрогнулась. Она упала бы со стула, если бы ее не поддержали стоявшая рядом Берни и Джонатан, который пытался привести ее в чувство с помощью бренди. Увы, она не могла вырваться из чудовищного плена!

Свет вырос до размеров большого шара, как луна, освещающая бледный ландшафт. Он был единственной надеждой посреди вечности отчаяния. Мэри-Кейт сосредоточилась на нем, ухватилась за него. Она умирает? Неужели она чувствует и видит сияние смерти? Неужели невозможно предотвратить падение в пропасть? Значит, ожидание закончилось. Мы, смертные, большую часть нашей жизни стараемся отвратить ее, а она так проста, так легка… Но милосердный Боже, она не хочет умирать. Не сейчас. Прошу! Не сейчас. Она еще не все испытала. Не сказала всех слов, не ощутила полноценности любви.

Она ощутила неизбывную печаль, полное бессилие. Она ничего не может сделать: ни назвать его имени, ни согреть его, у нее уже нет времени…

Помоги… пожалуйста…

Через мгновение свет исчез, надежда ушла. Осталась только чернота. Секунда, и исчезло ощущение, что она в западне пустоты.

Мэри-Кейт моргнула, оглядела комнату, которая приняла свои обычные размеры. Увидела перед собой встревоженное лицо Берни, почувствовала, что кто-то ее поддерживает, ощутила резкий запах бренди.

Затем она испугалась: кровь застыла в жилах, глаза расширились, сердце заколотилось, затрепетали пальцы. Она ощутила такую слабость, что вряд ли смогла бы встать, не осталось даже сил опереться о плечо Берни.

Все-таки она ухватилась за нее, дрожа как в лихорадке, не в силах произнести ни слова. Только однажды она испытывала подобное, но тот страх был ничто по сравнению с этим бессловесным повелением.

Джеймсу Моршему грозила смертельная опасность.

Мэри-Кейт встала, опрокинув стул и вытянув руки, чтобы обрести равновесие.

— Помоги мне. — Каждое слово словно высечено из мрамора, вырвано из разума. — Экипаж. Джеймс. Пожалуйста, Берни, пойми.

Вместе с ними в этой комнате находился притаившийся в углах монстр с неясным ликом. Ужас.

— Приготовь экипаж, Джонатан, — сказала Берни, не сводя глаз с Мэри-Кейт. — По-моему, мы отправляемся в путь.

— Ты что-то сказал, Джереми?

Концом трости Арчер стукнул в окошечко, отделявшее его от кучера. Экипаж был снабжен приспособлением, позволявшим открывать окошечко с обеих сторон.

— Нет, сэр, ничего.

Странно! Ему показалось, что он слышал голос. Арчер тряхнул головой. Он просто устал, вот и все. Бессонная ночь, избыток чувств. Неудивительно, что он слышит голоса.

Нет, он отчетливо чувствовал его: укол, заставивший обернуться и посмотреть назад.

Вот опять. Незнакомый шепот у самого уха, хотя раздается как будто внутри него. Вздох, пойманный его мысленным слухом.

Его поразило невероятное ощущение, странная мысль — безосновательная, беспричинная.

Шепот показался ему предостережением.

Глава 37

Его мачеха была невысокой женщиной со светлыми волосами, которые с годами выцвели и приобрели серебристый оттенок. Рядом с его отцом она казалась миниатюрной, и Джеймса поразило, что раньше он никогда не осознавал, насколько Алиса похожа на свою мать. Возможно, если бы ему позволили состариться рядом с ней, он взглянул бы однажды на ее милое лицо и увидел те же морщинки, что и на лице Сесили.

Но Алиса была мягче. Способная на большую любовь и еще большее понимание, она проявляла доброту к окружающим и не потому, что кто-то наблюдал и оценивал ее поступки. В улыбке Сесили присутствовали натянутость, холодность, сочетавшиеся с голубизной ее глаз. Иногда этот взгляд беспокоил Джеймса.

Он часто жалел Сэмюела, особенно когда Сесили злобно высказывала свое мнение или цитировала бесконечно длинные отрывки из Библии, которая всегда была у нее под рукой. Интересно, кто-то хоть раз вызвал у нее восхищение? Что-то заслужило ее одобрение? Если она и была самым несчастным человеком из всех, кого он знал, то хорошо скрывала это под маской мученицы. Джеймс давно понял, что с религиозным фанатиком жить трудно, но еще труднее понять его. Впрочем, сегодня он видит Сесили в последний раз. Эта мысль вызвала на его лице отблеск улыбки.

Не его ли музыка привлекла Сесили в комнату? Последний год он не приходил сюда: слишком болело сердце, чтобы играть, потеря лишила его способности сочинять. Мелодия, которую он сейчас играл, помогала немного заглушить тоску. Она явилась ему прошедшей ночью, на границе тьмы и рассвета, совершенным, прозрачным звуком. Он как будто ронял в чашу слезы, и они становились живой водой, капельками чистой боли, муки и — радости.

Ему удалось воплотить свою память об Алисе в музыке — простых звуках, рассказывающих о его великой потерянной любви и печали. Возможно, так он дарил ей бессмертие. В его музыке Алиса всегда будет молодой, образом, рожденным из желаний, грез и болезненных воспоминаний. Слушая одно из его сочинений, которое будет тревожить сердце, разум и душу, мир узнает, как сильно он ее любил. Разве это не самое главное предназначение музыки? Сказать то, что нельзя выразить словами.

— Красивая мелодия…

Неожиданное признание от женщины, которая считала музыку воплощенным злом, заслуживающим наказания. Он улыбнулся, потому что знал: ему достаточно выйти из дома и вскочить в седло, чтобы навсегда распрощаться с ней.