Читать книгу "Наполеон - Сергей Юрьевич Нечаев"

несколько часов, оказались дополнительно тридцать тысяч французов и более семидесяти тысяч пруссаков. Да еще Тильман привел бы по следам Груши двадцать две тысячи солдат. В результате, чудовищная “мясорубка” у плато Мон-Сен-Жан просто приняла бы вдвое большие масштабы и, скорее всего, с тем же финалом. Итак, перед Груши была поставлена практически невыполнимая задача (и к тому же поздно)»[216].

Как бы то ни было, Груши решил не поддаваться эмоциям и продолжить выполнение поставленной перед ним задачи. Различные историки трактуют это решение маршала по-разному.

Академик А. З. Манфред вешает на Груши «всех собак»: «Фатальную ошибку допустил Груши. Преследуя пруссаков, он не заметил, как основные силы Блюхера оторвались от него и пошли на соединение с Веллингтоном. Он сбился с пути и шел по пятам небольшого отряда Тильмана, ошибочно полагая, что он преследует Блюхера. Даже когда корпус Груши услышал звуки канонады сражения при Ватерлоо, вопреки настояниям своих старших офицеров, Груши, выполняя букву приказа, продолжал следовать прежним неверным курсом, удалявшим его от места решающего сражения»[217].

Историк Вильям Миллиган Слоон сомневается: «Если бы Груши двинулся прямо на выстрелы к Мон-Сен-Жану, то ему навряд ли удалось бы изменить этим ход событий. Надлежало идти верст двадцать по самым трудным дорогам. Накануне войска Груши прошли в девять часов немногим более половины этого расстояния»[218].

А вот военный человек майор Анри Лашук оправдывает Груши: «Приказам императора не противятся. Груши было сорок девять лет, тридцать пять из них он воевал. Он был представителем старой школы маршалов и генералов. Как может подчиненному прийти в голову мысль взять на себя инициативу, пусть даже самую небольшую? Император думает за них. Они ждут его приказов и не отваживаются даже спрашивать их. А когда они их получают, они их прекрасно выполняют. Вдохновение на войне запрещено»[219].

Эдит Саундерс подводит итог этой заочной дискуссии следующим образом: «Груши решил не поворачивать на запад. Ему показалось, что безопаснее будет атаковать тех пруссаков, что находятся поближе, в Вавре, чем рисковать отправиться в опасный марш-бросок, который мог прийтись не по нраву императору. Опасности перехода, вероятно, представлялись ему менее значительными, чем опасность не подчиниться Наполеону, поскольку он считал, что в первую очередь должен подчиняться приказам, а приказ был – идти за пруссаками»[220].

* * *

В поражении при Ватерлоо виноват сам Наполеон. Прежде всего, он виноват в том, что предоставил 16-часовую передышку пруссакам после сражения при Линьи, а после этого хотел, чтобы их не выпускали из виду.

Именно он дал Груши ложное направление движения на Намюр.

Это его генеральный штаб вместо того, чтобы 17-го вечером отправить инструкции Груши (хоть десятью посыльными, если бы это потребовалось), оставил его в полном неведении относительно передвижений и намерений императора и прислал приказ о соединении только после того, как выполнение этого приказа стало невыполнимым.

Это именно Наполеон не позаботился о том, чтобы четко информировать командующих корпусами о том, что отныне они должны подчиняться приказам Груши. В результате, генерал Жерар потратил три часа 17 июня на принятие боевого порядка, а потом вяло двигался 18-го, словно он не признавал распоряжений маршала. А генерал Вандам подошел к Вавру и своим неподчинением парализовал там весь 3-й корпус, лишив его возможности идти на Сен-Ламбер.

Теперь, когда мы лучше понимаем то, что произошло на самом деле, вернемся к выводу, который делает Эдит Саундерс: «Пропаганда с острова Святой Елены сделала из Груши козла отпущения: некомпетентного, апатичного маршала, который мог бы спасти положение <…> Наполеон, как всегда, вел себя безукоризненно; он дал своему маршалу точнейшие указания; он рассчитывал на его приход и участие в сражении. Нас даже пытаются уверить в том, что ночью Груши сообщили о готовящейся битве и проинструктировали на предмет координации усилий <…> На самом деле ситуация была гораздо более сложной, чем представлено в легенде. Поле боя находилось очень далеко; войска не могли маршировать туда напрямую, им пришлось бы идти в обход по извилистым дорогам, которые были в ужасном состоянии после невиданного ливня накануне <…> Необходимо также помнить, что пруссаки следили за каждым его движением, и маловероятно, что они позволили бы ему легко воссоединиться с Наполеоном»[221].

Глава двадцать третья

Наполеон, который разорил Францию

Поль-Пьер Прюдон. Портрет Шарля-Мориса де Талйерана-Перигора. 1809

Жан-Батист Изабе. Участники Венского конгресса. XIX век

Томас Лоуренс. Портрет Клеменса фон Меттерниха. 1818

Как известно, Наполеон мечтал о величии. И он, без сомнения, вошел в историю. Но как? Как великий полководец, как завоеватель, как вершитель судеб других народов, как решительный перекраиватель карты Европы. Да что там Европы… Всего мира! Но вот внутренние дела Франции его, похоже, интересовали мало.

С приходом Наполеона к власти (а он совершил государственный переворот в 1799 году) проблема огромного государственного долга, накопленного Францией со времен Старого Режима и Директории, достигла своего апогея. В 1793 году государственный долг превысил 3 миллиарда ливров[222]. Все налоги были потрачены на три-четыре года вперед, и королю пришлось брать частные кредиты у евреев-ростовщиков. Поскольку вернуть разом такую сумму было невозможно, предлагалось пожизненно выплачивать кредиторам годовые 5 %, не возвращая основной вложенный капитал. Директория пошла еще дальше, убрав часть долга при помощи пресловутого «банкротства на две трети», в результате чего пропали 2/3 задолженности кредиторам. Последние, однако, получили пожизненное начисление 5 % от оставшейся трети.

Следует признать, что наследство от Директории Наполеон получил самое плачевное: экономика в стране не развивалась, а инфляция была просто чудовищной.

Встав во главе страны, Наполеон старался не увеличивать государственный долг. Один из его принципов заключался в том, чтобы не делать государственных заимствований, но ему явно не хватало налоговых поступлений, и он пользовался краткосрочными частными займами. Так он ежегодно получал от 400 до 500 миллионов франков.

Банк Франции был учрежден в 1800 году. Безусловно, Наполеон понимал опасность, связанную с появлением в стране центрального банка. Он говорил: «Рука дающая выше руки берущей. У денег нет родины, у финансистов нет патриотизма и нет порядочности: их единственная цель – это прибыль»[223]. Правильно, кстати, говорил…

Банкир Майер Амшель Ротшильд предложил Наполеону стать его кредитором, но тот отказался. Чтобы быть независимым от Ротшильдов, он все-таки принял решение создать национальный банк, но находящийся под его жесточайшим контролем. Естественно, он ввел в