Читать книгу "Егерь императрицы. Тайная война - Андрей Булычев"

Пальцы сковырнули верх патрона в поясном патронташе, и порох сыпанул в расширенные ноздри коня. Вдох – и его крупицы влетели в верхние дыхательные пути, резко их раздражая!

Лошадь сотника шарахнулась назад и встала на дыбы, расталкивая соседние. Нет, Фарханг не вылетел из седла, он был прекрасным наездником и, успокаивая своего коня, чувствуя его боль и страх, он взялся за рукоятки сабли.

В руках у Лёшки тут же оказался штуцер, щелкнувший курком боевого взвода. Похоже, всё, сейчас его тут вот на этом самом месте и посекут, ну ладно, одну жизнь он всё-таки успеет с собой забрать, и это будет сотник! Лёшка был уже готов сделать этот последний выстрел.

– Отделение! То-овсь! – двенадцать ружейных стволов разобрали себе близкие цели, выглядывая в упор из лесных зарослей.

Как они вдруг здесь появились, беслы так и не поняли, отвлечённые устроенным их сотником представлением. И теперь весь их десяток за это расплачивался, чувствуя каждой клеточкой своего тела ту черту, которая отделяет саму жизнь от смерти.

Сотник что-то резко крикнул на своём диалекте и, медленно убрав ладонь с рукояти сабли, поднял её растопыренной вверх.

– Hala hayattayken dışarı çık! (Пошли вон, пока вы ещё живы! – тур.) – Лёшка качнул стволом своего штуцера.

Тихо и неспешно, обтекая его по бокам, одиннадцать всадников в чёрном прошли на конях мимо русского офицера, стоящего, словно остров посредине реки. Перед самым поворотом Фарханг придержал свою лошадь и, обернувшись, посмотрел долгим взглядом на развернувшего к нему русского командира.

Он ничего не сказал, за него красноречиво говорили его горящие ненавистью глаза. Опять ему пришлось оставить место схватки, пусть даже и бескровной, за этими воинами в зелёном. Хороший враг, сильный, умный и смелый. Ничего, мы ещё с ним встретимся, – и сотник беслы, словно волк, бесшумно скользнул за поворот.

– Вашбродь, ну что вы серчаете-то на энтих? Всё-ё, ушли уже они, спужались, чай, не вернутся более. Там уже и обед в лагере сготовили, только вот одних вас все сидим вот и ждём, – ворчал Карпыч, опуская курок своего штуцера с боевого взвода на предохранительный. – Скоро ведь шулюм остынет, ох и скусный же он, зараза, а какой наваристый у Ермолайки получился!

– Иду, иду я, Иван Карпыч, – усмехнулся поручик. – Вы-то тут каким боком так вовремя оказались?

– Дэк это, Лёнька-то нонче был в дальнем дозоре за старшего. Возвращался с братьями сербами, уже значится к обеду, а тут вот энти, волки, по лесу тихонько так едуть, словно бы крадутся куды-то. – Ух, чтоб им пусто было! – и старый унтер в сердцах сплюнул. – Ну вот, он подбежал к нам и крикнул, доложился, стало быть, про них. Дежурное-то отделение, значится, сразу – «в ружьё!», и побегло к вам навстречу, ну и я, само собой, тоже с ними. Кто ж их знает, энтих волков, от них ведь всякой скверны можно ожидать. Вот и мы на всякий случай решили маненько оберечься.

– Спасибо, Карпыч, оберегли, – улыбнулся Лёшка. – Пошли уже, и правда, что ли, в лагерь. Есть пора, шулюм вон стынет!

Глава 16. Особая рота егерей

Переговорный процесс в Фокшанах зашёл в тупик. Восемнадцатого августа граф Орлов покинул конгресс и в великой спешке отправился в Санкт-Петербург. Доброжелатели сообщили Грише, что Её Императорское величество неожиданно для всех завело себе нового фаворита из конногвардейского полка, поручика Васильчикова. Орлову нужно было срочно выбивать Сашку из царских перин. Однако, не доезжая столицы, он был остановлен особым конвоем и отправлен под домашний арест в свое Гатчинское имение. Екатерина помнила былые заслуги братьев Орловых и нуждалась в верных ей людях, да и вообще не любила она все эти мелкие и пошлые скандалы. Гришеньке были выданы отступные в виде единовременного пособия в сто тысяч рублей, пожизненная пенсия в сто пятьдесят тысяч в год, Мраморный дворец на Неве у Троицкой пристани, ну и так, кое-что по мелочи, серебряный сервиз французской работы, десять тысяч крестьян и титул князя в придачу. До спальни императрицы Григория Григорьевича больше уже не допускали. Наступало время новых фаворитов!

28 августа турецкие представители покинули Фокшанский конгресс, выставив причиной отъезд представителя императрицы графа Орлова. На самом же деле они получили сведенья, что в Швеции король Густав III произвёл переворот, в результате которого к власти пришла агрессивно настроенная против России группировка. Шведы хотели реванша за все свои поражения в войнах 18-го века и активно готовились к новым.

Помимо этого, серьёзно обострилась обстановка в Речи Посполитой, так как Станислав Понятовский вдруг отказался собрать сейм для санкционирования польского раздела.

Все эти вопросы опять предстояло решать русским штыком, а тут ещё и на юге не было окончательного выхода из имеющихся многочисленных противоречий. К продолжению войны Блистательную Порту активно подстрекала Франция, ей она, как и другим европейским державам, была только лишь на руку.

Екатерина была настроена воинственно и писала Вольтеру, с кем была в приятельских отношениях: «Я скоро начну с Мустафою новую переписку пушечными залпами, так как ему угодно было приказать своим уполномоченным расторгнуть фокшанский конгресс, и перемирие заканчивается сегодня».

Шло время. Обещанной военной помощи для Турции от австрийцев не было, шведы были заняты своими внутренними дрязгами, а Польшу, словно рождественского гуся, готовили к разделу. Русские были готовы начать боевые действия на юге. Немного поразмыслив, великий визирь отправил в сентябре письмо Румянцеву, в котором он предлагал возобновить переговоры в Бухаресте и продолжить перемирие ещё на шесть месяцев.

Это странное и непонятное для русских войск топтание на месте снова затягивалось. Всё время до весны 1773 года они находились по местам зимнего квартирования.

Особая егерская команда опять обосновалась на своих старых квартирах и получила небольшую передышку. В конце сентября 1772 года Егоров был вызван в главный штаб. Барон фон Оффенбер имел вид сконфуженный:

– Алексей, сегодня утром с курьерами пришла почта из России, у меня для тебя две новости, одна хорошая, а вот другая… прости, поручик, но, похоже, я опять выступаю перед тобой плохим вестником. С какой мне лучше начать?

– С плохой, Ваше высокоблагородие, – Лёшка выдохнул, приготовившись принять очередной удар судьбы.

– Вот выписка из уездной канцелярии города Козельска и письмо от местного предводителя дворянства Требухова, а также пакет с документами на вступление тебя во владетельные права родового имения. Мужайся, Алексей, по России прокатилось страшное чумное поветрие, его жертвами стали и твои близкие. Мои тебе искренние соболезнования, – и Генрих Фридрихович, сочувствуя, положил на плечо Лёшки свою руку. – Ты присаживайся вот, посиди немного, помолчи.

– Да я в порядке, господин полковник, – каким-то бесцветным голосом ответил Егоров. – Привык я уже на войне к дурным вестям.

– Ну да, война, – вздохнул фон Оффенберг. – В этом письме тебе всё будет изложено подробно. По закону ты теперь являешься владельцем всей фамильной усадьбы, а пока находишься на действительной военной службе, и до фактического вступления в права за ней будет приставлен надзор и управление от местных уездных властей. Прости, поручик, но отпустить тебя для принятия её под себя и для устройства всех своих хозяйственных дел я пока не могу. Хоть здесь у нас и объявлено перемирие, но оно, как в народе говорят – «вилами по воде писано»? В любой момент здесь могут военные действия начаться. Вот состоится настоящий крепкий мир, лично обещаю тебе выбить год отпуска для поправки всех дел. А пока здесь, в Бухаресте, начинается подготовка к новому мирному конгрессу, и начать свою работу он должен уже через месяц. На твою команду ложится всё та же задача по охране османского посольства. Мы тебе полностью доверяем, но только вот охранять ты его будешь уже не командой, а целой ротой. Вот об этом-то у меня к тебе и будет второе важное известие. Извини, Алексей, что всё вот так вот в один день случилось, – и барон встал со своего массивного стула.