Читать книгу "Господин изобретатель - Анатолий Подшивалов"

– Это не проблема, – ответил я и, подойдя на десять сажен[114] от мишеней, выхватил наган и разрядил его по чучелам. – Господа наблюдатели, проверьте пулевые отверстия – я стрелял по ближайшим.

Один из офицеров сбегал к мишеням и доложил: пять пулевых пробоин.

– Весь вражеский полувзвод выведен из строя, ваше высокопревосходительство, – доложил я Софиано.

– Отменно, молодой человек, в армии служили?

– Никак нет, – приняв, согласно регламенту Петра Великого, перед лицом начальствующим «вид молодецкий и чуть придурковатый», – учился в университете и изобретал, как видите, в том числе и новое оружие на погибель врагам Отечества.

– Вот бы вся молодежь такая была, – довольно пробурчал Софиано. – Видите, господа, – обратился он к свите, – как надо действовать! Вот ты, Петруша, – заметил он давешнего адъютанта с лошадки, – возьми-ка это яйцо и метни, уж если статский может, то такой, как ты, молодец и подавно швырнет.

Петя, ни жив ни мертв, подошел к Панпушко, который объяснил ему порядок действий. Я заметил, что парень побледнел, когда ему вручили взрывающуюся игрушку. Панпушко еще раз сказал, что целиться не надо, главное, вытащи кольцо и сразу швырни вперед, куда подальше.

Петя кивнул головой, выдернул кольцо, молодецки размахнулся, и тут я увидел, что чугунное яйцо при замахе вылетело у него из руки и полетело назад, прямо на помост. С диким криком «Ложись!!!» я бросился к помосту, успев одновременно с брякнувшейся прямо под ноги генералу Софиано гранатой, оттолкнул генерала и столкнул гранату в окоп сзади. Туда, конечно, никто не удосужился прыгнуть, увидев упавшую на помост гранату – все так и остались стоять на ногах, хлопая глазами, за исключением генерал-фельдцейхмейстера Софиано, упавшего в грязную лужу от моего толчка. Вблизи в окопчике грохнуло не слабо, хотя звук был, естественно, приглушен землей.

Я поднялся и огляделся: свита уже вытаскивала из грязи Софиано, Панпушко прибежал и стоял возле помоста, не знал, что ему делать, – его начальник, генерал от артиллерии Демьяненко, сам допустивший нештатную ситуацию на показе и вмешавшийся в сценарий (зачем ему было посылать меня метать гранату, в результате чего получилось, что уж если шпак[115] метнул, то любой офицер сможет), в данный момент самолично отряхивал от грязи генерала Софиано. Адъютант с бледным лицом как стоял на позиции для метания, так и продолжал там стоять, хорошо еще, что руку опустил – а то была бы просто статуя из парка культуры «метатель чего-то там».

Наконец, Софиано выбрался из рук свиты, и я услышал генеральский рык во всей красе: досталось всем, а больше всего – мне, Панпушко тоже не забыли, прошлись по матушке по всем, включая и бомбы.

Софиано приказал подать ему коляску, чтобы уехать с этого трах-тарарах полигона. На предложения отобедать, чем бог послал, рыкнул: «В таком-то виде…», сел в коляску и уехал, сопровождаемый свитой, в хвосте которой плелся на своей гнедой лошадке совершенно потерянный и убитый произошедшим Петенька.

Панпушко утащил куда-то начальник Академии, а мы с Агеевым, чувствуя, что «мы чужие на этом празднике жизни»[116], тоже потряслись в коляске восвояси.

Дорогой мы почти не разговаривали, Агеев что-то пытался говорить обнадеживающее, но я ответил, что все понятно – и эти испытания провалились тоже, в Петербурге мне делать больше нечего, но я помню наш уговор и данное мной слово. Обещал сразу же по приезде переговорить с дедом и сообщить свое решение телеграммой.

Вечером поезд уже вез меня обратно, в Москву.

Эпилог

Я возвращался в Москву, мне не спалось, несмотря на то что в вагоне первого класса ехало всего шесть человек, каждый занимал отдельное купе и друг к другу никто не приставал с дорожными разговорами. Мерно стучали колеса трехосного пульмановского вагона, неспешно проплывали за оконным стеклом унылые пейзажи поздней российской осени. Уже выпал снег, но его толщина была недостаточна, чтобы скрыть всю убогость полей, торчащего вдоль дороги бурьяна или покосившихся серых избушек немногочисленных деревенек. Когда поезд остановился на длительную остановку в Малой Вишере, я вышел подышать воздухом, но быстро вернулся в вагон из-за холодного ветра и мокрого снега, внезапно повалившего крупными влажными хлопьями. Неуютно, как же неуютно было у меня на душе.

Поездка вышла в целом неудачная, оба проекта: ТНТ (тринитротолуол) и СЦ (сульфаниламид), в которые вложено много средств, времени и нервов, потерпели на официальных испытаниях если не крах, то временную неудачу – будущее покажет, насколько серьезную и длительную. Скорее всего, запущенный процесс уже не остановить, слишком многие уже знакомы с моими работами в этом направлении и увидели преимущества и выгоды, которые сулили мои изобретения в этом времени. Не всегда эти люди адекватны и благожелательны ко мне – я не восторженный юноша, каким им кажусь, а личность, в тело которого вселилось сознание пожилого человека двадцать первого века. Из этого следует, что я не ожидаю фанфар и лавровых венков сразу и везде, скорее всего, для начала будут не они, а тумаки и шишки (в переносном, естественно, смысле, но, как я уверился, мою нынешнюю тушку многие не прочь пощипать). Я могу достаточно объективно оценить перспективы моих начинаний, пользуясь «послезнанием» попаданца, но я даже не ожидал, насколько косна и тупа бюрократическая машина Российской империи конца девятнадцатого века. Конечно, и в двадцать первом веке самодурство чиновников и генералов оказывает существенное влияние на жизнь России, да и банальной коррупции хватает. Здесь же коррупция еще круче – она просто составляющая жизни чиновничьего аппарата; если на словах, то все борются со взятками, а на деле – оклады чиновников маленькие, так как изначально подразумевается, что они берут взятки, а государственное жалованье – это так, отметить день получки. Такое положение дел мне подтвердил полковник Агеев, когда я спросил, почему предложенное мне месячное жалованье коллежского асессора (чина, еще недавно равного майору, хотя майоров сейчас в русской армии нет) составляет всего около ста рублей. Полковник рассмеялся и сказал, что это вообще-то верхняя планка, в провинции коллежский асессор получает вдвое меньше, но может иметь большой дом со слугами, выезд с парой лошадей, и все это на официальное жалованье в шестьсот рублей в год. Все остальное он получает в виде подношений и благодарностей, размер которых зависит от места, которое занимает чиновник. Я вспомнил Карандышева в «Бесприданнице», который гордо заявлял: «Я взяток не беру», на что получил ответ: «А вам их никто и не дает», мол, кто и за что будет давать взятку почтовому чиновнику, вот если бы Карандышев служил хотя бы по Межевому ведомству, тогда, конечно, мог бы брать. Так что параллели с современной Андрею Андреевичу Россией напрашивались сразу: как это скромный чиновник какой-нибудь префектуры, дающий разрешение на открытие ларьков и магазинчиков, живет в отличной квартире в престижном районе города, имеет целое поместье вблизи Москвы и ездит на «Майбахе», на который ему нужно откладывать свое жалованье в течение пяти лет, не есть и не пить при этом?