Читать книгу "Все продается - Майкл Ридпат"

– В цюрихском банке «Харцвайгер», – ответил я. – Я разговаривал с неким герром Дитвайлером из этого банка, так он сделал вид, что никогда не слышал о «Тремонт-капитале». Должно быть, получил неплохую взятку. Поэтому они и пользуются счетами в «Харцвайгер банке», где герр Дитвайлер может лично следить за судьбой денег.

– Понятно. Итак, заняв сорок миллионов долларов, они делают кучу денег. Что такое «денежный станок дядюшки Сэма»?

Я покачал головой.

– Не знаю. Похоже, в этом проклятом «станке» ключ ко всей операции. Понятия не имею, что это за чертовщина.

– Может быть, это какое-то правительственное агентство? – предположил Томми.

– Возможно, – сказал я. – Но я не понимаю, как можно разбогатеть, отдав деньги государственному учреждению.

– Может, под «дядюшкой Сэмом» подразумевается армия? – гадал Томми. – Многие зарабатывают на армии. Оборонные контракты и все такое прочее.

– Возможно, – согласился я.

Мы еще несколько минут обсуждали различные варианты, но разумного объяснения так и не нашли.

– Итак, чем я могу помочь? – спросил Томми.

– Вы уверены, что хотите помогать? – возразил я. – Теперь вы знаете, что случилось с Дебби Чейтер и Грегом Шофманом.

– Послушайте, я – безработный, и мне чем-то нужно занять себя. К тому же это интереснее, чем продавать облигации. И чем больше я разворошу это осиное гнездо под названием «Блумфилд Вайс», тем лучше.

– В таком случае вы можете попытаться что-то узнать о судьбе Грега Шофмана, – предложил я и рассказал о своих безуспешных попытках. – Я хотел бы знать, кто убил его. Не менее важно узнать, что ему стало известно перед смертью. Не исключено, что он раскопал какие-то убедительные факты, уличающие Кэша и Вайгеля. Я бы сделал это сам, но меня долгое время не будет в Нью-Йорке. Если вы обнаружите что-нибудь интересное, позвоните мне на конференцию.

Томми заверил меня, что сделает все от него зависящее, мы расплатились, вышли из кофейни и расстались.

Томми мне нравился. Какое-то время я укорял себя, что без особой нужды подвергаю его опасности. Нет, решил я, это просто глупо. Я знал больше Томми, и тем не менее мне, похоже, ничто не угрожало.

Я вернулся в отель потный, уставший, измученный жарой. На телефонном аппарате горела красная лампочка. Я не обратил на нее внимания и прежде всего направился под душ. Остыв под струями холодной воды и почувствовав себя гораздо лучше, я подошел, наконец, к телефону и включил запись на автоответчике. Оказалось, что на следующий день в Нью-Йорк прилетает Хамилтон. Он предлагал встретиться в фешенебельном итальянском ресторане в Ист-сайде. Это хорошо. В моей голове все перепуталось. Если я обстоятельно поговорю с Хамилтоном, все станет на свои места.

Следующий день был последним перед отлетом в Финикс. На утро у меня были запланированы визиты в два инвестиционных банка. В одном из них очень настойчивый карлик по фамилии Кеттеринг долго читал мне лекцию о тех неограниченных возможностях, которые будто бы представляются в погрязшей в долгах Южной Америке. Меня совершенно не интересовала Южная Америка, Кеттеринг это чувствовал и едва не ругал меня последними словами. Все же ему удалось внушить мне мысль, что только идиот не может понять великие финансовые возможности, которые открывает этот континент. К концу разговора я готов был послать Кеттеринга к черту.

Утро было потрачено зря. Усталый и раздосадованный, я решил пройти из офиса инвестиционного банка до ресторана пешком. Мне позарез нужен был глоток свежего воздуха, хотя бы нью-йоркского – горячего, пыльного и в то же время влажного. Я медленно брел по городу, пересекая узкие улицы и широкие авеню, осматриваясь по сторонам.

Я шел по пустынной узкой улице. Высокие здания, стоявшие по обеим ее сторонам вплотную друг к другу, превращали улицу в глубокое ущелье. Здесь вокруг аккуратно расстеленных ковриков, акустического оборудования и набора примитивных ударных инструментов собралась группа коренастых, крепких мужчин, укутанных в большие пончо. Их широкие и скуластые, смуглые и обветренные лица венчали своеобразные шляпы, походившие на старомодные котелки. На всей улице, кроме этих людей и меня, не было ни души. Я остановился послушать необычный оркестр. Экзотическая музыка обладала таинственной притягательной силой. Она напоминала о крутых склонах гор, о медленно парящих хищных птицах, о древних пустынных альпийских лугах Анд. Не знаю, сколько я так простоял, околдованный музыкой. Потом музыканты прервали игру и лишь тогда, застенчиво улыбнувшись, обратили внимание на меня. Я купил одну из их записей, пленки с которыми они разложили на тротуаре. На коробке кассеты была приклеена фотография серьезных музыкантов и название группы: «Лас инкас». Я пошел дальше, а таинственная музыка все звучала у меня в ушах. Через минуту я снова окунулся в оглушающую суету Третьей авеню.

Ресторан был светлым и просторным. Естественное освещение и металлические столики, очевидно, должны были имитировать итальянскую сельскую тратторию в саду. Впрочем, дорогие неброские костюмы посетителей и шикарные платья дам сразу выдавали атмосферу роскошного нью-йоркского ресторана.

Хамилтон уже сидел за столиком, на котором разложил кипы бумаг. В этом дорогом ресторане он с его документами выглядел совершенно неуместно. Я подвинул кресло, а Хамилтон бросил взгляд на часы и слегка нахмурился. Я тоже проверил время – было 12:33. Я опоздал на три минуты. Кто кроме Хамилтона стал бы хмуриться из-за трех минут?

Потом Хамилтон сменил гнев на милость, улыбнулся и жестом пригласил меня сесть. Заталкивая бумаги в портфель, он спросил:

– Как вам понравился Нью-Йорк?

– О, мне Нью-Йорк нравится, – ответил я. – Он всегда такой... – я помедлил, подбирая нужное слово, – неожиданный.

Я рассказал Хамилтону о случайно встретившемся мне перуанском оркестре.

Хамилтон одарил меня удивленным взглядом.

– Да, кажется, я понимаю, – произнес он, потом чуть более громко добавил: – Вы были в нескольких инвестиционных банках, не так ли?

В присутствии Хамилтона я, как всегда, почувствовал себя почти дураком. Разумеется, Хамилтона совершенно не интересовали мои впечатления от Нью-Йорка как города, ему было важно знать, что происходит на Уолл-стрите.

Я вкратце рассказал ему обо всем, что мне удалось услышать. Он подробнее расспросил меня о кое-каких переговорах, которые мне казались совершенно пустяковыми. Хамилтон проверял меня вопросами, которые я должен был задать – но не задал – во время моих визитов в инвестиционные банки, чтобы понять, кто покупает и что. По мере того как я все больше убеждался, что по стандартам Хамилтона я в лучшем случае получил лишь самые поверхностные сведения о событиях на Уолл-стрите, моя самоуверенность все больше таяла.

Во время этого допроса возле нас постоянно кружил, не решаясь прервать Хамилтона, официант. Наконец, уловив удобный момент, он заставил нас заглянуть в меню и сделать заказ. Хамилтон остановил свой выбор на салате «цезарь», что -при экзотически привлекательном разнообразии меню показалось мне ненужным спартанством. Я с неохотой отказался от первого и после недолгих размышлений заказал мясное блюдо с непонятным сложным названием. Хамилтон попросил бутылку минеральной воды. Я с завистью посматривал на соседний столик, за которым мужчина и женщина неспешно наслаждались разнообразными блюдами и уже принялись за вторую бутылку монтраше. Стоило ли приходить в такой ресторан, чтобы в спешке проглотить салат, запив его стаканом воды? Ну да ладно.