Читать книгу "Побег - Борис Кантор"

Нас позвали в баню, и мы распрощались с дядей Колей. Но не успели мы еще дойти до места, как меня окликнули. Пришел Толя с моим ведерком, в котором лежало несколько яиц.

— Мамка вам яиц прислала, — сказал он.

Я обрадовался его приходу, потому что мог повременить с баней. Быть с отцом в бане, даже сидя на полу, было выше моих сил. Он плескал из ковша воду на раскаленную каменку так, что казалось — у меня вспыхнут волосы от жара. А потом начинал париться, отчего становилось еще жарче. Сам он сидел на верхней полке в ушанке и рукавицах и неистово хлестал себя веником. Рубцы от ранений на его теле становились еще заметней. Иногда он норовил парить и меня, но тогда я уже начинал орать во всю глотку и выскакивал пулей из бани, как только мне удавалось вырваться из его рук. Миша тоже не любил такой жары и поэтому остался со мной и с Толей, сказав отцу, что мы скоро придем. Толя получил крючки и четыре метра лески. Мы договорились вместе рыбачить на его омуте рано утром.

После бани и ужина Миша с девчонками стали собираться в клуб. Валя гладила свои и Анины школьные фартуки и пионерские галстуки на понедельник. Аня не очень стремилась в клуб, поэтому Валя делала для нее всё, чтобы пойти вместе на танцы. Одежда у них состояла из тех же саржевых шаровар и ситцевых рубашек, которые мать сшила для всех нас. На ногах тапочки из корда, которые Валя начистила мелом. У Миши был хлопчатобумажный форменный китель, брюки и грубые ботинки.

Я уснул и не слышал, когда они возвратились домой. Должно быть, очень поздно, судя по тому, что мать ворчала о засонях рано утром, когда я проснулся, чтобы бежать на рыбалку. Мишу я добудиться не смог и, выпив стакан молока, побежал на речку навстречу поднимавшемуся за горой солнцу. Была жгучая роса, и мои босые ноги превратились в ледышки, но меня это не смущало. Я еще издалека увидел Толю, забрасывающего удочку, и прибавил скорости через мокрую от росы траву. Когда я добрался до Толи, мои трусы были мокрыми и меня трясло от холода, но Толин омут уже осветило солнце.

— Привет, Толя! — сказал я, стуча зубами.

— Засоня! А где Миша?

— Они поздно из клуба пришли.

— На танцы ходили? Моя сестра тоже поздно пришла и теперь дрыхнет.

— А сколько твоей сестре лет?

— Двенадцать. А тебе сколько?

— Мне пять лет.

— А мне уже семь. В этом году в школу пойду. Ну, хватит болтать! Клюет хорошо. Мне скоро бежать огородом заниматься.

Клев действительно был хорош, и мы то и дело выбрасывали на берег рыбу. Ловились чебаки, окуни, ерши, крупные гольяны, а Толя выволок большого налима, после которого он пошел домой, а я остался еще половить. Но с уходом Толи клев вдруг кончился, и я тоже отправился домой. Наловленной мною рыбы только-только хватило на завтрак, но все были довольны и хвалили меня. Мне было приятно, что я тоже добываю еду для семьи.

Во время завтрака мы увидели, как мимо нашего двора прошел дядя Гриша с лошадьми и собакой, так что отец встал из-за стола и пошел в кузницу с насосом, захватив меня с собой. Шли мы по переулку между огородами дяди Коли и Юрковых. Как мне сказали сестры, Юрков был учителем биологии. Мать и остальные занимались посадками и носили воду.

Кузница была закрыта, и мы повернули домой по заросшей травой дороге между нашим огородом и усадьбой наших соседей Иванюков, огород которых выходил прямо к реке. Там даже ограды не было, потому что этот берег подмывала река и он иногда обрушивался, унося часть их огорода, как случилось и этой весной. Около конного двора мы встретили дядю Гришу без лошадей и собаки.

— А где же лошади? — спросил отец.

— А я их в лесу с собакой оставляю пастись. Собака их приведет, когда я посвищу. Пойдем посмотрим, что с вашим насосом.

Чего только не было в кузнице! Старые обручи от бочек, куски полосовой стали, стальные прутья, сломанные тележные оси, старые конные грабли и конная сенокосилка, а вокруг кузницы стояли телеги и даже четырехколесный прицеп для грузовика, ожидающие ремонта.

— Работы столько, что не знаю, с чего начать. Ну да ладно, начнем с вашего насоса, — сказал дядя Гриша.

Он нашел ключи и пытался вывинтить болты, но они заржавели намертво.

Тогда дядя Гриша положил насос в железную бадью и налил туда керосину из канистры, потом нашел паяльную лампу, зажег ее, разжег угли в горне. Отец, видя, что к нашему насосу он приступит нескоро, пошел домой, а я остался в кузнице. Мне было здесь очень интересно. Я спросил у дяди Гриши, бегает ли его старуха сегодня. На что он ответил, что еще не бегает, но лучше ей стало.

— А правда, что ваша старуха колдунья, как в книжках? — спросил я его прямо, поскольку не мог придумать, как спросить поделикатней. А вопрос этот меня очень интересовал.

— Правда! И даже лучше, чем в книжках.

— А она может дождь наколдовать? Теперь так сухо, что надо всё время поливать огород.

— Я попрошу ее, как только оклемается. Ты прав, нам всем нужен дождь. Мне пахать огород пора, а сейчас так сухо, что не вспашешь.

Дядя Гриша разжег горн и нагревал какую-то железяку, потом ковал ее. Она на глазах превращалась в ось для телеги. Я помогал ему, качая меха, для чего он поставил меня на толстую сосновую чурку. Качать меха — нелегкое дело, и вскоре я покрылся потом. Так прошла пара часов. Всё это время мы разговаривали. Дядя Гриша рассказывал о жизни в тайге на зимовье и о разных зверях, на которых он охотился. Рассказал подробно и о медведе, который покалечил его.

Я никогда не разговаривал со взрослыми так же, как с дядей Гришей. Мне показалось, мы словно стали товарищами. Разговоров с отцом у меня не было: он был человеком молчаливым. Обычно он говорил что-то, даже когда отвечал нам, очень коротко, не вдаваясь в подробности, а потому говорить с ним подолгу было трудно. А дяде Грише я задавал самые разные вопросы, и он охотно отвечал, а если я не понимал и переспрашивал, так же охотно объяснял суть дела. Я спросил его, откуда взялись шорцы. Он ответил, что шорцы были здесь всегда, а русские пришли недавно; что деревня Нижние Кинерки — очень старое шорское поселение. Ему много сотен лет. До революции русских в деревне было только несколько семей. Оказалось, что отец Толи Порцева, моего нового приятеля по рыбалке, родился здесь до революции. Я не мог вообразить такие далекие времена, хотя умел считать до ста без запинки и знал, что отцу сорок четыре года, что он жил до революции, так как у нас дома часто говорили о всяких родственниках и их жизни до Октября.

— А почему сейчас шорцев стало меньше? — спросил я его.

— После революции некоторые ушли на восток — в Хакасию и на Алтай, а некоторые подались в город, потому что с охотой стало плохо, когда сюда пришло много русских. Калтан тоже был большим шорским селом, а теперь там шорцев почти не осталось.

Дядя Гриша по ходу разговоров стал учить меня шорским названиям разных предметов. Про Алтай я знал, потому что наша семья пришла с Алтая и только я родился здесь, в Антоново. Однако я не мог понять, почему наша семья ушла с Алтая, а шорцы, наоборот, туда отправились.