Читать книгу "Николай II - Анри Труайя"

Кстати сказать, опала его продлилась недолго. Анна Вырубова без труда добилась для изгнанника прощения. Едва вернувшись в столицу, он возобновил свое воздействие на царицу. Тем временем его противники не дремали: из уст в уста передавались сальные анекдоты о том, как Вырубова и императрица делят ложе с Распутиным. Уверяли, что, прежде чем идти навстречу любовным томлениям царицы, отвратительный moujik шел к царю, чтобы тот мыл ему ноги; что этот грубый мужлан успел изнасильничать всех четырех Великих княжон… Все это было, понятное дело, чушью несусветною, но кампания по шельмованию «старца» забавляла общественное мнение и мало-помалу, с каждым днем все более очерняла императорскую семью. Как и все приближенные к царствующей чете, вдовствующая императрица знала, что решением щекотливой проблемы было бы изгнание Распутина раз и навсегда; но она понимала и то, что ни сын, ни сноха на это не пойдут. Пригласив к себе Коковцева, она поведала ему о своей растерянности и сказала обо всем, что наболело: «„Несчастная моя невестка не понимает, что она губит и династию, и себя. Она искренне верит в святость какого-то проходимца, и все мы бессильны отвратить несчастье“. Ее слова оказались пророческими»,[190] – писал Коковцев.

Газеты вовсю публиковали статьи о Распутине и его высокопоставленных покровителях. Больше всего шуму наделала оскорбительная для «старца» и его приверженцев брошюра, написанная неким церковным деятелем, «специалистом по делам сектантства» Михаилом Новоселовым; ее содержание перепечатывает газета московских промышленников и негоциантов «Голос Москвы», которой заправляет А.И. Гучков. И брошюра, и номер газеты тут же изымаются властями, которые этим только раздули интерес к публикации: ее перепечатывают нелегально – естественно, за хорошие деньги. По инициативе Гучкова в Думу был внесен запрос, в тексте которого повторялась статья, вызвавшая изъятие «Голоса Москвы»; 9 марта, когда в Думе обсуждался вопрос о смете для Священного Синода, Гучков воспользовался этим и произнес обличительную речь. «Хочется говорить, хочется кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия… В центре этой драмы – загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков, странная фигура в освещении XX столетия… Какими путями этот человек достиг центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти?» Далее Гучков говорил про «антрепренеров»[191] старца, «суфлирующих ему то, что он шепчет дальше».[192] В кулуарах Думы показывали фотографии старца в окружении почитательниц, среди коих иные даже якобы узнавали старших дочерей государя, чего уж точно не могло быть в действительности; и тем не менее отныне имя царицы в разговорах оказалось напрочь приклеенным к имени Распутина; ее насмешливо называли «хлыстовка»; ну и громче всего голоса осуждения раздавались в салоне мадам Богданович.

«18 февраля. С печальным, подавленным чувством сажусь писать. Более позорного времени не приходилось переживать. Управляет теперь Россией не царь, а проходимец Распутин, который громогласно заявляет, что не царица в нем нуждается, а больше он, Николай. Это ли не ужас! И тут же показывает письмо к нему, Распутину, царицы, в котором она пишет, что только тогда успокаивается, когда приклонится к его плечу. Это ли не позор! Эти подробности сегодня рассказал Шелькинг, который провел целый вечер с Распутиным у m-me Головиной, дочери m-me Карпович, где было много разных лиц, кроме Шелькинга, и где женщины все с подобострастием глядели на Гришку. Когда вошел Шелькинг, Гришка пошел ему навстречу, сказав, что больше любит мужчин, чем женщин. Произвел он на Шелькинга такое впечатление, что он искуснейший комедиант. Жаловался, что пресса на него нападает, что он готов уехать, но нужен здесь „своим“. Под словом „свои“ он подразумевает царскую семью.

В данное время всякое уважение к царю пропало. А тут царица заверяет, что только молитвами Распутина здоровы и живы царь и наследник, а сам Распутин решается громогласно говорить, что он нужен больше Николаю (т. е. царю), чем царице. Эта фраза может свести с ума. Какое нахальство! Очень возмущался рассказами Шелькинга кн. Оболенский, брат фрейлины царицы, который все повторял: „И это в XX веке!“ Когда Шелькинг назвал бар. Икскуль, которой Распутин сказал, что она „бегун“, Оболенский назвал ее не Икскуль, а Вельяминова, так как она с ним давно в дружбе. Грустно и печально и позорно все, что теперь творится».

И далее, 22 февраля. Весь Петербург так взбудоражен тем, что творил в Царском Селе этот Распутин. Думский запрос о Распутине является как бы успокоением: из него видно, что изыскивают все средства обезвредить этого мерзавца. У царицы – увы! – этот человек может все. Такие рассказывают ужасы про царицу и Распутина, что совестно писать. Эта женщина не любит ни царя, ни Россию, ни семью и всех губит.

Со своей стороны, фанатик Гелиодор высказал пророческим тоном: «Если Гришка немедленно не будет удален и выдворен, императорский трон опрокинется, и Россия погибнет!» Не многие из царского окружения решительно заняли позицию силы. После очередной попытки открыть глаза царице, которая упорно не желала понять, до какой степени кавалерские замашки «святого черта» компрометируют юных Великих княжон, мадемуазель Тютчева оказалась отстраненной от своих обязанностей, о чем, понятно, горько сожалела. Епископ Феофан – тот самый, который представил Распутина двору и затем стал исповедником императорской четы, с ужасом осознал, что это на нем лежит ответственность за беспрецедентный в истории России скандал. Терзаясь угрызениями совести, он явился к Николаю и признался, сколь заблуждался насчет истинной сущности «старца», который в действительности не кто иной, как опасный авантюрист. И снова царь остался неколебим. При всей слабости своего характера он не мог терпеть, чтобы кто-то пытался диктовать ему, как себя вести. Чтобы поставить на место о. Феофана, который слишком много стал на себя брать, он взял вместо него другого исповедника – о. Александра Васильева, приверженца Распутина. В свою очередь, министр двора и интимный друг императорской семьи Фредерикс и тот дерзнул предупредить Их Величества о той опасности, которой они себя подвергают, игнорируя общественное мнение. Барону В.Б. Фредериксу государь ответил так: «Сегодня требуют выезда Распутина, а завтра не понравится кто-либо другой, и потребуют, чтобы и он уехал», а на возмущение дворцового коменданта В.Н. Воейкова сказал без обиняков: «Мы можем принимать кого хотим».[193] Новый председатель Государственного совета Коковцев также считал своим долгом просветить монарха насчет неблагоприятного впечатления, которое осталось у него от встречи с чернокнижником: «По-моему, Распутин – типичный сибирский варнак, бродяга, умный и выдрессировавший себя на известный лад простеца и юродивого и играющий свою роль по заученному рецепту. По внешности ему недоставало только арестантского армяка и бубнового туза на спине. По замашкам это человек, способный на все. В свое кривляние он, конечно, не верит, но выработал себе твердо заученные приемы, которыми обманывает как тех, кто искренне верит всему его чудачеству, так и тех, кто надувает его самого… имея на самом деле в виду только достигнуть через него тех выгод, которые не даются иным путем».[194] Все это Коковцев и поведал государю, который слушал его с отстраненным видом, устремив взор куда-то вдаль. Николай явно был раздражен тем, что его министр с такой настойчивостью чернит перед ним человека, в которого он cам и его благоверная раз и навсегда вложили все свое доверие. Запершись в своей гордыне, государь решил, что не стоит обращать внимания на этих злопыхателей: по его мнению, Распутин – всего лишь предлог, изобретенный противниками монархии для очернения самодержца. Они привлекли на свою сторону нескольких представителей высокой администрации, которые сочли, что своими великими заблуждениями cоcлужат службу престолу, хотя в действительности играют на руку врагу. Что же до императрицы, то чем больше обрушивалось нападок на старца, тем дороже ей он становился. Нечувствительная к психологическим нюансам, она делила мир на два клана: поклонники кудесника, которые были для нее точно лучи света, и его хулители, которые все скопом выходцы из геенны огненной.