Читать книгу "Вселенная Айн Рэнд - Гэри Вайс"

Когда появилось «Движение чаепития», он понял, что оно как раз для него. Питер рассказывал: «По мере того, как „Чаепитие“ набирало силу, превращалось в „движение“, я увидел в нем не только выражение моего собственного недовольства популистской политикой правительства в духе шестидесятых годов, но еще и движение, к которому стоит присоединиться, чтобы высказать свое мнение». Он как раз только что переехал на родину, в Мемфис, и принялся искать интересных людей: группы поклонников Айн Рэнд, атеистические кружки, — и вот, нашел «Чаепитие». Он увидел в этом движении творческий потенциал, что его удивило. «Как, консерваторы тоже могут творить? Это придало мне сил», — сказал он.

Был февраль 2009 года, и «Движение чаепития» стало самым ярким явлением в стане правых со времен Рейгана с его «желейными бобами». Питер начал посещать митинги «Чаепития», и, «наперекор пропаганде, это оказалось вовсе не собрание гомофобов и расистов — это было собрание людей, которые говорили: „Я устал быть политически корректным, потворствовать всем, предоставлять всем право на сомнение и быть этаким альтруистом-флагеллантом. Хватит уже!“». Питер оказался атеистом в организации, которая «ориентирована на христианство», но остался при своем мнении. Когда приходится говорить о религии, «я говорю им: „Понимаете ли, цели Чаепития в том, чтобы вернуть нас обратно к Конституции, по которой у нас имеется право на самостоятельный выбор религии, самостоятельное определение своей сексуальности и прочих социальных моментов. Нам не нужна теократия, чтобы принять, что пытаются навязать нам левые социалисты“».

Большинство религиозных людей, сказал он, — настоящие теократы, и, конечно, «людям, воспитанным в вере, трудно от нее отказаться. Чувство вины и прочий непосильный груз вынуждают их занимать оборонительную позицию». Поэтому если вы атеист, «все, что вы скажете, просто обязано быть неверным». Питер был согласен с Рэнд, что «логика и разум вытесняют предрассудки и мистицизм». Последний, заметил он, продолжает «оправдывать людей, которые убивают и калечат друг друга на том основании, что их бог лучше чужого бога. Рэнд настолько, прошу прощения за такое выражение, офигенно права, что я не могу сдержаться, я готов кричать: „Слушайте, я обязан сказать правду!“ Я не могу пойти на компромисс и заявить: „Да, я христианин“, — в надежде подкупить кого-нибудь и привести к ее образу мысли, потому что это взаимоисключающие вещи».

Хотя Питер не встретил внутри движения других атеистов, зато познакомился с такими же почитателями Рэнд, как он сам, — например, с Вики Тауле. Уже на первом митинге, где он присутствовал, в феврале 2009 года, сильное влияние Рэнд ощущалось повсюду. «Уже тогда, — сказал он, — многие из собравшихся пришли с плакатами и значками, на которых красовались лозунги: „Кто такой Джон Галт?“ и „Атлант расправил плечи“. Помню, когда я впервые увидел Вики, на ней была футболка с надписью „Я[176] Джона Галта“». Сам Питер обходился без рэндианской атрибутики. Наоборот, будучи настоящим «беззастенчивым капиталистом», он сам продавал футболки с надписью «Добро пожаловать в СССР, социализированное государство Обамы». В какой-то момент у него произошла стычка с «членом движения — альтруистом, который воскликнул: „Как, вы торгуете здесь? Прочь с моих глаз!“ Как будто бы я должен был раздавать футболки бесплатно. И я ответил ему: „Так я же капиталист, приятель“».

Несмотря на это происшествие, Питер верил, что «Движение чаепития» сочувствует свободному предпринимательству. В общем и целом он сказал: «Может, для австрийской или еще какой-нибудь экономики это и не верно, но, как мне кажется, они должны все-таки понимать, что капитализм это источник всех материальных благ». Я напомнил ему точку зрения объективистов, что участникам «Движения чаепития» недостает серьезности и надлежащей философской базы. Он ответил, что от этого высказывания веет снобизмом, и к тому же оно направлено на то, чтобы лишить людей энтузиазма.

Мне почудилось здесь некое столкновение культур. «Во всех нас, кто чувствует свою правоту, это присутствует, — сказал он. — Если ваша цель (а для некоторых так и есть) состоит в том, чтобы чувствовать, что вы правы, да еще и очень ловки, и если ваш эгоизм при этом удовлетворен, — так и пожалуйста». Но лично для него, сказал он, старательно подбирая слова, «крайне важно, когда новая информация добавляется не к коллективному знанию, а к суммарному знанию отдельного человека. И я должен добавлять эту информацию с точностью и пониманием — это значит попросту не быть идиотом». Он сказал, что ему нравится Институт Айн Рэнд, он был на одном из их семинаров в Теллуриде, но «обнаружил, что некоторые из сотрудников

— такие снобы!». Кажется, для Питера это был больной вопрос. Иногда, сказал он, было бы лучше, если бы подобные люди вовсе не посещали собраний «Чаепития». Ведь «если вы хотите говорить с людьми, крайне важно понимать, что невозможно пополнить знания отдельного человека просто-напросто декларируя что-то и обращаясь со всеми остальными, как с придурками».

Презрение Питера не распространялось на самого заметного представителя объективистов, неизменно неуловимого (для меня) Ярона Брука. «Мне он очень нравится, — сказал Питер. — Он делает большое дело, откровенно заявляя людям об, скажем так, экстремальных аспектах объективизма, при этом не задирая нос и не выказывая снисходительность». О другом выразителе идей объективизма у него было куда менее лестное мнение: ему бы он даже посоветовал «посидеть дома и перечитать „Атланта“ еще разок», вот только позабыл его имя. Выслушивая нестандартную точку зрения Питера на «Чаепитие» и его замысловатое толкование объективизма, я особенно отчетливо ощущал, что левые сваляли дурака, отмахнувшись от все разрастающегося правого движения, как от группки неотесанных болванов и простаков, финансируемых корпорациями. Питер никак не походил на простака, на болвана, на марионетку республиканцев и вообще не чью-либо марионетку. Я понимал, почему рэндианцы вроде Марка Меклера выдвигаются в «Чаепитии» на руководящие роли. Да, у объективистов и «чайников» имеются разногласия, в особенности по поводу религии, но это не такое уж большое препятствие, как может показаться сначала.

Главным фактором, определяющим важную роль объективистов в «Движении чаепития», является то, что рэндианцы демонстрируют некоторую идеологическую подкованность — не обязательно большую, но достаточную, и у них есть представление о том, в каком направлении следует двигаться, чего нет у тех участников «Чаепития», которые не читали Рэнд. Нерэндианцы вряд ли обладают целостной философской системой, на которой были бы основаны их взгляды и которую можно было бы распространять среди товарищей по движению.

Из невнятного гнева и недовольства Рэнд делала концентрат, давая людям ощущение цели. Пусть экстремистская, пусть вдохновленная юностью, прошедшей в России, ее философия воспевала достоинства индивидуализма и свободного предпринимательства, столь родные для среднего американца. Мне невольно вспоминается, как нацизм нашел отклик в сердцах немцев — еще одна радикальная идеология, пустившая корни в душе целого народа. У нацистов тоже были корпоративные спонсоры, но история сохранила их имена лишь в примечаниях. И сегодня никто, кроме самых закоренелых марксистов, не скажет, что нацистская партия была инструментом в руках Тиссена и Крупа.