Читать книгу "Людовик возлюбленный - Виктория Холт"

Когда она увидела, что дофин плачет, он показался ей гораздо младше ее. Маленькая принцесса поняла, как он нуждается в сострадании, и позабыла все свои страхи.

Мария-Жозефа протянула ладонь и коснулась его руки.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Я знаю, что ты чувствуешь.

Он повернулся к ней:

– Откуда ты можешь это знать?

– Возможно, потому что я люблю мою семью, – ответила она. – Я знаю, каково это: любить и потерять.

– Ты не можешь знать, каково было потерять Марию-Терезу.

– Знаю. Ты нежно любил ее, а она умерла. Ты чувствуешь, что никогда больше не станешь счастливым.

Дофин кивнул и вдруг уткнулся в подушку и зарыдал.

– Никто не понимает меня… никто… никто…

– Я понимаю, – сказала она и убрала волосы с его лба. – Бедный маленький дофин, я тебя понимаю.

Людовик не отверг ее ласку, и Мария-Жозефа продолжала гладить его по голове.

– Ты… ты будешь презирать меня, – сказал он.

– Нет, – ответила она, – не буду. Я уважаю тебя за то, что ты так сильно ее любил. Это говорит о том, что ты очень хороший человек… И если… если я буду тебе хорошей женой, то мне нечего бояться. Возможно, со временем ты полюбишь меня так же сильно. Это меня радует, потому что, когда она пришла к тебе, ты поначалу любил ее не больше, чем сейчас меня.

Дофин отвернулся от нее и не смог сдержать рыдание.

Мария-Жозефа склонилась над ним:

– Прошу тебя… не надо подавлять свое горе. Не бойся показать его мне. Я пойму. Я очень рада, что ты так сильно любил ее.

Дофин не ответил. Но он взял ладонь жены и прижал к горячей мокрой щеке.

В ту ночь дофин, оплакивая смерть первой жены, заснул на руках у второй.

Без маркизы де Помпадур король уже настолько не мог обходиться, что вскоре она стала богатой, уважаемой и решала государственные дела не хуже премьер-министра Франции. У нее были собственные покои в каждом дворце, и она уже получила в собственность дворцы Сель и Креси, потратив огромные средства на их обустройство.

Окружающие стали замечать ее экстравагантность и желание владеть красивыми вещами. В прошлом Жанна Антуанетта часто мечтала о том, что она сделает, когда достигнет своего нынешнего положения. Абель был представлен ко двору; ему даровали титул маркиза де Вандьера, но юноша чувствовал себя неловко.

– Я нахожу странным, что ко мне относятся как к очень важному человеку вовсе не потому, что я это заслужил, а потому, что я твой родственник.

– Ты действительно важен, – весело отвечала она. – Если кто-нибудь отнесется к тебе неуважительно, я очень разозлюсь.

– Я об этом и говорю, – грустно сказал он. – Я знаю, что они меня презирают, хотя и не показывают этого.

Бедный Абель! Ему не хватало честолюбия сестры и матери.

– Я буду рад занять должность начальника муниципальной службы, когда Ленорман уйдет в отставку. Этого мне вполне достаточно.

– Я злюсь на свою семью, – сообщила сестра брату. – Я так хочу им помочь, а они мне не позволяют.

Жанна Антуанетта погрустнела, вспомнив о смерти матери и о потере своего маленького сына, который умер не так давно. Ей следовало настоять на том, чтобы они разделили с ней ее удачу. Оставалась еще маленькая дочь Александрина, для которой нужно было подобрать хорошего мужа.

Что касается Франсуа Пуассона, то ему можно было дать титул, какой он пожелает.

Когда Жанна Антуанетта сказала об этом отцу, он рассмеялся и ответил, что вполне счастливо живет в своем загородном имении и ни о чем больше не просит.

– Маркиз того… граф этого! Это не для меня. Я останусь просто Пуассоном. Не беспокойся о старом Франсуа. Оставайся придворной шлюхой. Я не стану мешать тебе, но останусь просто Пуассоном.

«Конечно же, – думала Жанна Антуанетта, у женщины моего положения еще никогда не было такой нетребовательной семьи!»

Маркиза продолжала управлять королевским двором. Как же она была счастлива, когда им с королем удавалось ускользнуть от изнурительного придворного этикета Версаля! Какое же удовольствие ужинать в маленьких комнатах без этих пяти слуг, которые пробовали каждое блюдо перед тем, как передать его королю, и пяти других, которые пробовали вино.

У бедной королевы не было возможности забыть об этикете. Но возможно, она была более терпеливой и спокойнее относилась к этикету. Она уже несколько месяцев не была в Триньяне, так как ее гувернантка и поставщица фруктов все еще ругались по поводу того, кто должен снабжать дом свечами. Это был вопрос этикета: свечи должен был поставлять определенный человек, и, пока вопрос не разрешится, свечей в Триньяне не будет.

Весь королевский двор слышал историю о ковре над кроватью в спальне королевы, и никто не находил в этом ничего странного. Дело в том, что королева обнаружила, что ковер очень пыльный, и сообщила об этом одной из своих служанок. Та передала жалобы чистильщику обивки, который заявил, что эту пыль он убирать не обязан, так как ковер – это не обивка, а мебель, и поэтому чистить его должны мебельщики. Тогда конфликт перерос в ссору между мебельщиками, которые пытались выяснить, кто из них должен чистить ковер. Проблема заключалась в том, что если один слуга выполнял работу другого, то это считалось серьезным нарушением этикета. Низший слой жителей Версаля тщательно пытался копировать образ жизни верхнего.

Подобные нелепые ситуации повторялись снова и снова; но этикет священен, и никто не собирался отменять такие вот глупые правила. После одного эпизода маркиза начала опасаться, что они с королем окажутся в очень затруднительном положении и их обвинят в одном из самых серьезных нарушений этикета, которое только можно было себе вообразить.

Они ужинали в маленьких комнатах. Король ел с большим аппетитом. Это был один из тех замечательных моментов, когда можно было не соблюдать этикет.

Маркиза была радостна и вела себя очень оживленно, и король пожелал пораньше отправиться спать, чтобы остаться с ней наедине. Церемония отхождения ко сну в королевской спальне окончилась, и король присоединился к мадам де Помпадур.

– Ах, – воскликнул он, растягиваясь на ее кровати. – Какое же счастье сбежать оттуда! Моя дорогая маркиза, меня все больше и больше утомляет формализм Версаля. Я очень люблю свой дворец, но рядом со мной везде и всегда присутствует незримый наставник: этикет.

– Вашему величеству можно и не соблюдать его.

– Что я и делаю при каждом удобном случае.

– Может, не соблюдать его всегда?

– Народ никогда этого не поймет. Они считают нас… куклами, облаченными в парчу и бархат. – Людовик зевнул. – Вино сегодня было отменным.

– Да, ваше величество, вы доказали свое одобрение.