Читать книгу "Улица Сервантеса - Хайме Манрике"

– Но мы их не боимся, – вставила Санчинья. – Я всегда беру с собой рогатину – пусть кто только сунется! Да я только подниму руку, и кабаны со страху разбегаются. – И в доказательство своих слов она смачно сплюнула на землю, после чего согнула руку, дабы я полюбовался ее мышцами.

Донья Тереса засмеялась:

– Это правда, дон Мигель. Моя Санчинья и льва прогонит.

Когда я покидал гостеприимное жилище, на землю уже опустилась темнота. Донья Тереса протянула мне корзинку желудей.

– Если вы еще не были у Девы Марии Кормящей в нашей церкви, обязательно сходите. Это святая покровительница Эскивиаса и чудотворица. Я всегда приношу Ей кружку молока, хотя викарий все выпивает, конечно. Но я знаю, что Она радуется, когда ей приносят сыр и масло. Помолитесь Ей, дон Мигель, и Она исполнит ваши желания. Мы с Санчиньей всегда молимся Деве Марии, чтобы Санчо к нам вернулся. – И после паузы донья Тереса добавила: – Я так рада, что вы нас навестили. Друзья Санчо – наши друзья. Чтобы выразить свою признательность, позвольте, я буду стирать и гладить вашу одежду, а заплатите, сколько сами захотите.

Я поблагодарил ее за щедрое предложение и направился к дому доньи Хуаны, унося корзинку со знаменитыми эскивиасскими желудями. К моему большому облегчению, яйца донья Тереса положить забыла.

И донья Каталина Саласар, и донья Хуана происходили из древних эскивиасских фамилий. Обе вдовствовали, но у доньи Каталины остались дети – единственная дочь, названная в ее честь, и два младших сына. В тот вечер, когда донья Каталина с дочерью почтили нас своим визитом, они оказались единственными гостьями. Я в очередной раз был представлен как герой войны, переживший невыразимые страдания в алжирском плену, успешный драматург, известный поэт и автор многообещающего пасторального романа.

Поскольку весь ужин две старшие дамы обсуждали урожай, арендаторов и местные сплетни, мы с Каталиной хранили молчание.

Как оказалось, донья Хуана ничуть не преувеличивала. Каталина-младшая являла собой подлинный образец кастильской красоты: среднего роста, черноволосая, черноглазая, с нежным, чуть смугловатым цветом лица – вероятно, за счет капли еврейской крови в жилах. Изящные руки выглядели сильными, словно не чурались работы по дому. В отличие от матери и доньи Хуаны девушка была одета очень просто: бархатное платье темно-пурпурного цвета, простое золотое кольцо и серьги. Черная шаль, укрывавшая ее плечи, составляла разительный контраст с белоснежной шеей без единой подвески или нитки бус. Очарование Каталины лишило меня дара речи.

Наконец донья Хуана прервала оживленную беседу с подругой и шутливо упрекнула меня:

– Мигель, не стесняйтесь. Расскажите Каталине, как вы сражались при Лепанто, служили в Риме и были в плену у турок. Она будет в восторге.

Признаться, я уже устал повторять одну и ту же историю на потеху гостям доньи Хуаны.

– Боюсь, вы сочтете меня очень глупой, – вставила Каталина, видя мое замешательство. – Я почти не видела света, хотя бывала в Толедо и однажды после смерти отца ездила по делам в Мадрид. Я сопровождаю матушку в поездках только потому, что братья по малости лет не могут быть для нее хорошими попутчиками. Боюсь, такому просвещенному господину, как вы, скучно беседовать с провинциалкой. К тому же, – и она залилась краской, – должна признаться, я читала очень мало стихов и никогда не была в театре. Но я люблю пасторальные романы. Так что один читатель у вас уже есть.

Она смотрела мне прямо в глаза и говорила с прямотой, редкостной для испанских дам.

На другой день я не преминул воспользоваться приглашением доньи Каталины и заглянул к ним в гости. В первый раз почтенная мать семейства сидела в гостиной вместе со мной и Каталиной; во время последующих визитов, которые довольно скоро стали ежедневными, роль блюстителя нравов перешла к Франсиско – младшему брату Каталины.

В конце сентября вечера стали прохладнее, и я предложил в качестве развлечения пешие прогулки. Обыкновенно мы направлялись не к церкви или фонтану, которые служили для эскивиасских парочек излюбленным местом гуляний, а прочь из селения, в поля. Нам неизменно сопутствовал Франсиско, который бежал впереди, выслеживая ящериц или стреляя из рогатки по пичугам. Каталина в братьях души не чаяла. После смерти отца ей пришлось помогать матери вести дом и хозяйство. Несмотря на красоту и знатное происхождение, у нее, казалось, совсем не было поклонников. Когда я однажды упомянул об этом в беседе, Каталина с горячностью возразила:

– Мне нет дела до эскивиасских пустобрехов, Мигель. Лучше я умру старой девой, чем выйду за одного из этих хлыщей.

Каталина расспрашивала меня о былых приключениях. Разумеется, мне льстило, что столь очаровательная девушка находит приятным мое общество. Прямота, с которой ее пылающие глаза смотрели на меня, нищего калеку, вселяла в меня надежду на будущее. Я различал в ее взгляде уважение и восхищение. После смерти Зораиды ни одна женщина не смотрела на меня так.

Я зарекся влюбляться, когда осознал, что Мерседес и Зораида – лишь недостижимые идеалы. Единственно доступными мне женщинами были шлюхи или дамы наподобие Аны де Вильяфранки, в постели у которой соседей перебывало больше, чем клопов. Однако любезность Каталины заставляла меня всякий день искать ее общества. Усаживаясь днем к письменному столу Педро, я с бóльшим рвением складывал собственные любовные стихи, нежели разбирал рукописи покойного друга. Когда же мне удавалось принудить себя к работе, каждая строка Педро говорила со мною о чувствах, которые я питал к юной эскивиасской красавице.

Возможно, донья Хуана была права, и мне действительно пришло время жениться и пустить корни. Единственное, в чем я нуждался – так это в понимающей жене, состояние которой могло бы обеспечить нас в то время, пока я облекаю в чернила великие строки. Однако стоило ли рассчитывать, что прекрасная девушка знатного рода и отнюдь не бесприданница обратит на меня благосклонный взор?

Однажды в октябре Франсиско схватил простуду и не смог сопровождать нас на прогулке. Но вечер выдался столь погожий, что донья Каталина настояла, чтобы мы не изменяли своему обыкновению. Мы с Каталиной отправились в одно из наших любимых мест – на уединенный холм к югу от города, куда редко заглядывали местные жители. Карабкаясь вверх, мы украдкой взялись за руки, как делали всегда, если Франсиско чересчур увлекался поиском жуков под камнями. Добравшись до вершины, мы уселись на траву под дубом, чтобы дать ногам отдохнуть. Вокруг не было ни души; наши пальцы соприкасались; последовал первый поцелуй – и все, что до этого момента тлело под гнетом неизвестности, в одно мгновение вспыхнуло ярким пламенем. Кожа и волосы Каталины пахли спелым виноградом. Ее теплые, мягкие губы не были обучены искусству поцелуев, но искали мои с такой жадностью, словно ждали этого всю жизнь. Когда мы упали в траву, сплетенные в тесном объятии, и мое лицо оказалось прижато к ее покрытой росинками пота груди, я уже знал, что пути назад нет. Наконец мы отпустили друг друга – задыхающиеся, покрытые испариной. В эту секунду я со всей отчетливостью вспомнил поговорку, что сделанного не воротишь. После того, что случилось этим вечером, мне оставалось только жениться на Каталине.