Читать книгу "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

На этом Фуке не остановился. В середине августа его жена и мать опять пришли к Ормессону с дополнительными петициями. В том числе об отводе Пюссору и Вуазену – судьям, наиболее близким Кольберу. Фуке обвинял их в сговоре с Берье в целях фальсификации описаний казначейских реестров и визировании этих фальсифицированных описаний. Следовательно, они должны быть отозваны из палаты [694].

Буря, которую все это вызвало, длилась несколько недель. Кольбер пришел в ярость, направив ее не на Фуке, а на Ормессона, который только что на заседании палаты обнародовал очередную фальсификацию, совершенную руками Пюссора [695]. Ормессон, говорил он королю, порочит его, Кольбера, достоинство, а также достоинство его дяди Пюссора, который безупречно прослужил государству тридцать лет, и вот теперь докладчик объявляет его фальсификатором (faussetaire). Он требовал отомстить за оскорбление всему клану Ормессонов. Вуазен, чтобы не отставать, просил у короля разрешения «защитить себя самостоятельно» (то есть вызвать Ормессона на дуэль) и, видимо, получил отказ [696].

Следующие несколько дней Ормессон изучал черновики («протоколы») отчетов, которые по его приказу доставил ему Фуко. Он сравнивал их с тем, что утверждал Фуке в приложении, посланном вслед ходатайству, и с данными реальных реестров. Он обнаружил несколько подозрительных расхождений между реестрами и описаниями и убедился в наличии таких же ошибок, какие ему уже доводилось видеть весной. 28 августа он доложил о своих находках палате. Некоторые расхождения скрывали, что получателем ряда крупных сумм был Берье. Один из отчетов, который якобы удостоверил Масе Бертран де ла Базиньер[697], один из секретарей казначейства, не был им завизирован и, возможно, никогда не попадался ему на глаза. И, что хуже всего, расписка, которую Фуке якобы хранил, планируя присвоить 6 миллионов ливров, была стандартным образом предъявлена для выплаты жалованья рекетмейстеру, имя которого было почти стерто и которым оказался не кто иной, как сам Ормессон.

Открытия поставили сторону обвинения в очень неловкое положение. Последнюю транзакцию предал широкой огласке Талон и его сторонники. Теперь оказалось скомпрометировано не только вещественное доказательство, но и показания свидетелей – Жанена де Кастий и Табуре. Им в данном вопросе верить больше не приходилось, как и тем магистратам, которые подтверждали достоверность этих отчетов [698].

На доклад о результатах и зачитывание обвинений и ходатайств Фуке ушло около двух дней. Вечером первого дня Ормессона снова посетил гость – Лепелетье. Вынужденный выбирать между своим дядей – Пюссором и своим протеже Берье, Кольбер решил защищать Пюссора. Он заявил Летелье, что потрясен открытиями, и возложил всю ответственность на этого «жулика» Берье, о недобросовестности которого уже заявил королю. Почувствовав, куда дует ветер, Летелье присоединился к хору тех, кто видел причину неразберихи в Берье и процедурных ошибках, но соглашался, что это не причина давать тем двоим отвод. Следующие слова Лепелетье дали понять, что на карте стояло больше, чем фамильная честь Кольберов. Кольбер считал, что большинство судей не поддержат отзыв Пюссора и Вуазена. Однако король поручил Летелье обсудить этот вопрос с тремя судьями: Несмоном, Катина и Ормессоном. Лепелетье сказал, что пришел по поручению Летелье, и добавил туманное предостережение. Если Ормессон собирается голосовать за отвод, пусть считается, что они не встречались. В противном случае получится, что он голосует за отвод после того, как государственный министр передал ему, что король желает противоположного. Вынужденный раскрыть карты, Ормессон сообщил Лепелетье, что в сложившихся обстоятельствах уже пришел к ясному заключению: эти двое не должны оставаться судьями по делу Фуке [699].

Самый причудливый оборот дело, пожалуй, приняло субботним утром 30 августа, когда Пюссор и Вуазен предстали перед коллегами. Вместо того чтобы занять обычные места, им пришлось со скамьи подсудимых отчитываться в своих действиях. В этот момент обвиняемыми были они, а Фуке, через Ормессона, обвинителем. Они выстроили свою защиту согласно версии Кольбера: во всем винили Берье. Реестры казначейства было практически невозможно разобрать. Ни один из судей не имел представления о финансах и стандартных казначейских процедурах. Они полагались на Берье, которого рекомендовал Талон, на тот момент королевский обвинитель. Они подписывали отчеты, не читая. И наверняка в них еще много ошибок и упущений. Что касается ла Базиньера, они не помнят, присутствовал ли он, как указано в отчете? Одним словом, во всем виноваты – где не Берье, там Талон, а где не Талон, там Берье; судьи же виновны только в некомпетентности. Зрелище магистратов, дающих свидетельские показания по делу государственной важности, было поразительным. Когда они закончили, уже смеркалось, и Сегье (возможно, опасаясь спонтанной реакции коллег) отказался от обсуждений и перенес их на понедельник [700].

Государственная машина вновь пришла в движение, чтобы защитить позиции короля. Шамиляр все воскресенье объезжал судей и всерьез давил на них именем короля, не давая себе труда маскировать свою задачу и приказ [701]. Приведя весьма спорное объяснение махинациям с доказательством шестимиллионной транзакции, он уточнял: «Я понимаю, что вам это не кажется убедительным, – мне тоже, но лучшего объяснения у меня нет» [702].

В понедельник Ормессон предстал перед коллегами с рекомендациями. Предостережения Летелье и давление Шамиляра (и то и другое именем короля), возможно, оказали влияние на его выступление. Он постарался отвести от судей обвинение в злом умысле. Они поступили неразумно, но не злонамеренно. Настоящим злоумышленником был Берье, подделавший как минимум три отчета для палаты, а возможно, и больше. И хотя вся полнота ответственности лежит на Берье, Ормессон все же был убежден, что в возникших обстоятельствах обоих судей желательно отстранить от дела. Сент-Элен при поддержке Сегье занял иную позицию. Он защищал не только судей, но и Берье, как представителя короля, призывая отклонить прошение Фуке. Затем он предложил в дальнейшем запретить Фуке подавать аналогичные ходатайства, если они не подписаны обоими его консультантами.