Читать книгу "Амурский плацдарм Ерофея Хабарова - Михаил Старчиков"

На этот раз, не желая накалять и без того непростую обстановку, молдавский дворянин взял протянутую ему подушечку и опустился на колени перед владыкой Поднебесной. То же самое сделал и Вербиест, который дополнительно несколько раз коснулся лбом узорчатого пола.

Внимательно посмотрев на своих гостей с высокого трона, Сюанье что-то сказал, указывая пальцем на Спафария.

– Император спрашивает, выдаст ли русский царь князя Гантимура! – перевёл глава иезуитской миссии. – Это изменник, которого он хочет примерно наказать в назидание другим своим подданным! Если нет, то дальше ему не о чем разговаривать!

Стараясь не выдать своего волнения, посол в знак глубочайшего почтения приложил ладонь к сердцу.

– Мне ничего не известно об этом даурском князе! – уклончиво ответил он. – Царь и Великий князь всея Руси Алексей Михайлович не давал мне полномочий решать судьбу Гантимура, а тем более обещать выдачу его вашему высочеству!

Выслушав переводчика, Сюанье в ярости вскочил с трона и что-то гортанно закричал. Все вокруг замерли, боясь навлечь на себя даже тень императорского гнева.

В этот момент Милеску понял, что его собственная судьба висит сейчас на волоске. Она полностью зависит от малейшего каприза венценосного юноши, волею судьбы наделённого огромной властью над простыми смертными.

«Господи, спаси и сохрани! – взмолился он про себя. – Избави от мучений телесных, и если суждено мне смерть принять, то пусть она будет без пыток изуверских!»

Однако буря миновала, ещё не начавшись по-настоящему, потому что император неожиданно сумел совладать со своими эмоциями. Сев на трон, он несколько секунд, не отрываясь, смотрел куда-то вперёд перед собой. В продолжение оставшегося времени аудиенции Сюанье ни разу более не обратил свой взор на русского посла.

– Ответа на письмо не будет! – сквозь зубы произнёс Вербиест, сделав предварительно глубокий вдох. – Я уже думал, что мы более не встретимся на этом свете! Вам пора уносить ноги из Пурпурного дворца, и лучше сделать это как можно быстрее!

Глава XXVIII. Царёв указ

С самого утра сегодняшнего дня албазинцы просто не находили себе места. Весь острог буквально кипел в преддверии крайне важного для него события.

– Направляется к вам из самой Москвы сын боярский Дмитрий Зиновьев! – сообщили казаки из Нерчинска, прибывшие за собранным ясаком. – Везёт он грамоту царскую, а что в ней, про то никому не сказывает!

После этих слов глубокая складка пролегла меж бровей Никифора Черниговского. Знал он, что нынче решится и его судьба, и судьбы сыновей Василия, Онисия и Федьки.

Приготовив всё для богатой вечери, он стал ожидать столичного гостя. Зиновьев приехал к вечеру, до крайности устав от долгого пути. Его сопровождал десяток стрельцов под командой сотника и столько же казаков. Лицо старшего конвоя показалось Черниговскому знакомым, однако ему не представилось случая заговорить с ним.

– Не время нам сейчас пировать! – отказался посланник от предложения гостеприимного атамана. – Собирай всех в приказную избу, буду грамоту царскую оглашать прилюдно!

Почуяв нутром, что услышит нечто недоброе, Никифор не стал настаивать насчёт ужина.

«Самого Ерофея Хабарова когда-то этот червь съел в один присест! – мрачно думал бывший пятидесятник. – Что уж обо мне говорить да сынах моих! Ладно, что будет, то будет!»

Дождавшись, пока в избу набилось острожного люда, Зиновьев не спеша важно встал со своего места. Достав из-за пазухи ту самую долгожданную грамоту, он бережно расправил её смятые края.

– Ну что, пора и ответ держать за содеянное! – начал он, не глядя на Черниговского. – Прислал меня царь-батюшка огласить ответ на челобитную вашего атамана!

Вокруг сразу же стало так тихо, что стало слышно жужжание надоедливой мухи у окна.

– Отец наш, Алексей Михайлович, царь и Великий князь всея Руси, указал, – стал степенно зачитывать московский посланец, – Микифорку Черниговского с детьми, с Федькою, с Онисимкою, с Васкою, да Ивашка Перелешина с товарыщи за их воровство казнить смертью. А которые к ним после убийства приставали по дороге, учинить наказание – бить кнутом и отсечь по руке!

После оглашения грамоты заунывно завыли бабы, повиснув на плечах своих мужей. После этого Зиновьев в первый раз взглянул на атамана, недобро прищурив наглые глаза.

– Взять его и посадить в холодную! – приказал он казакам, указывая пальцем на бывшего пятидесятника. – Пущай подумает там о жизни нашей бренной, чтоб чего дурного не натворил!

В этот момент даже слезинки не сорвалось с глаз сурового атамана. Слишком много он видел бед и людских несчастий, чтобы переживать о завершении своей земной жизни. Никифор окончательно осознал, что случилось, когда перед его носом захлопнулась окованная железом массивная дверь.

В ту ночь сон не шёл к нему, да он вовсе его и не искал. В небольшое окно осуждённый видел круглый шар полной луны, который медленно закрывала огромная туча со рваными краями.

«Полнолуние нонче! – подумал Черниговский, перекрестившись. – Самое время для ведьминых шабашей и всякого неприглядства, прости господи!»

Не отводя глаз от небесной тверди, атаман решался, как ему стоит поступить.

«Если выглянет луна – сбегу! – наконец определился он, сверкнув глазами. – Может, сынам смогу чем подсобить али эту гадину Матвейку Максимова порешить!»

На глазах бывшего пятидесятника край облака вдруг окрасился ярко-белым, в его прореху сначала выглянула часть ночного светила… И вот оно уже выкатилось на прежнее место, заливая всё вокруг призрачным мертвенно-бледным сиянием.

Выглянув в окно, Никофор увидел, что его караульный крепко спит, улёгшись неподалёку на кучу соломы. Рядом с ним валялся наполовину пустой кувшин с местной бормотухой, с непривычки запросто сбивавшей с ног.

«Слава богу! – подумал атаман, крепко хватаясь за подгнившую деревянную решётку. – Всё к одному, как я решил!»

Срывая мышцы и сухожилия, он отчаянным усилием выломал последнюю преграду к свободе. Выбравшись наружу, Черниговский уже хотел броситься к стене острога.

Однако как раз в этот момент чья-то тяжёлая рука легла сзади ему на плечо. В страхе обернувшись, атаман увидел перед собой начальника царского конвоя.

– Ты что это, Никифорушка? – неожиданно улыбнулся тот. – Али старых друзей уже узнавать перестал?

Вглядевшись в лунном свете в кряжистого мужчину, Черниговский вдруг признал его.

– Ты ли, Ярко? – вымолвил он. – Тот десятник Творогов, в избе которого я в Москве с сыном жил? Али обознался я?

– Нет, не обознался! – присел тот на огромный камень. – Только не десятник я уже, а сотник стрелецкий, так-то! Зная тебя, подумал я о побеге, потому и пришёл на всякий случай! А теперь садись-ка рядом и внимательно слушай!