Читать книгу "Рождение Контролера - Юрий Никитин"

Боевики, почуяв беду – почему-то не получилось, как замыслили, – бросились врассыпную, кто-то выбежал из кустов, развернулся и начал стрелять в ответ, но теперь уже Ингрид, Левченко и даже Затопек быстро и метко стреляют в каждую замеченную цель.

Уже несколько из уцелевших выскочили из кустов, хоть и растерянные, но все равно быстрые и неустрашимые. Мы продолжали держать плотный огонь, они тоже успели открыть огонь, но их пули ушли мимо, отвага в наше время чаще приносит поражение: Левченко профессионально точно и хладнокровно бьет короткими прицельными очередями, Челубей орет и строчит из пулемета, пули продолжают сечь ветки и высекать искры, взметывая рои мелких камешков.

Левченко просто редкостный стрелок, стреляет быстро, ни одного лишнего движения, и каждая пуля находит цель, Ингрид бьет чаще, женщины вообще не экономят даже семейный бюджет, но все, кто попадает на мушку ее автомата, падают, разбрасывая руки и роняя оружие.

Я стрелял одиночными, выбивая в первую очередь тех, кто уже вскинул оружие для стрельбы, хотя таких мало, остальные уцелевшие просто разбегаются, многие уже в крови, еще не понимая в шоке, что раны у них смертельные.

– Куцардис, – крикнул я. – Полный вперед!

За спиной все еще слышатся выстрелы, мой мозг холодно считал их и строил график вероятности попадания. Пусть и мала, но все равно моей ошибкой было допустить такое, когда можно было бы не допускать.

С другой стороны, когда спешишь, приходится идти на риск.

Челубей выпустил ручки пулемета и без сил опустился прямо на металлическое днище кузова.

– Весь диск выпустил, – сказал он сварливо. – А профессор каждый патрон считает, я заметил!

– Сволочи, – сказал Затопек. – Пара пуль все-таки попала в кузов. Куцардис там жив?

– Если автомобиль ведет не зомби, – ответил Левченко, – то да, пусть едет. Хоть и зомби.

– Бандиты, – сказала Ингрид с отвращением. – Робингуды проклятые!.. Подло, из засады…

Я промолчал было, из засады бьют на любой войне и в правительственных войсках, но ей начали поддакивать, я прислушался, и хотя я не так уж за справедливость, кому она нужна, но одновременно попирается также истина, я вздохнул и сказал медленно, но по-профессорски внушительно:

– Как бы вам это сказать помягче… на мой взгляд, в ИГИЛе честнейших и благороднейших людей больше, чем в России и Европе, вместе взятых. В России, Штатах и Европе заняты прежде всего тем, как купить новый крутой смартфон и вдуть жене соседа, а в ИГИЛ из той же России, Штатов и отовсюду из Европы едут те, кто разочаровался в западных ценностях, в самом деле обесценившихся, и честно хотят установить счастье и справедливость во всем мире.

Челубей пробормотал враждебно:

– Профессор, вы что-то не то говорите…

– Почему? – ответил я. – Это абсолютно верно. Другое дело, что когда за дело берутся чистосердечные романтики, заканчивается либо кровавым термидором Франции, либо режимом Пол Пота, либо даже событиями на Украине… Вы не читали планы декабристов, что те хотели осуществить в России под властью диктатора Трубецкого, если бы удалось убить царя и захватить власть?.. Это была бы резня почище, чем во Франции, а нескончаемые войны по завоеванию мира гремели бы на всех направлениях!

Левченко сказал сдержанно:

– Я читал.

– Потому, – сказал я, – в военном отношении ИГИЛ сам по себе обречен. Но соединенная мощь Запада в состоянии уничтожить только людей и коммуникации, но не идею справедливости.

Некоторое время они молчали, наконец Челубей крякнул и сказал с неохотой:

– Во всяком случае, Запад потерял привлекательность в качестве честного и благородного рыцаря. Деньги там выше любой справедливости.

Ингрид сказала с обидой:

– И что… ИГИЛ справедливее?

– Выглядит справедливее, – уточнил я. – Но, добиваясь такой справедливости, пришлось бы уничтожить даже не половину населения всей планеты, а почти всех… Внимание! Слева!

Ингрид вскинула автомат раньше всех, впереди из-за камней приподнялся боевик с автоматом на изготовку.

Левченко крикнул:

– Всем лечь!

Ингрид резко пригнулась, Левченко выстрелил, едва не сорвал с ее головы темный платок. Человек с автоматом дернулся и упал спиной на каменную стену.

– Не понимаю, – проговорил Челубей в недоумении, – зачем привстал? Мог бы лежа… Ах да, романтик! Человек должен жить и умереть красиво.

– И уйти к гуриям, – напомнил Левченко. – Это Затопек все еще не решил насчет семидесяти двух, он у нас серьезный и расчетливый, а эти романтики еще не соображают, что занадто, то не бардзо…

Я поглядывал то на экран планшета, то вперед, сказал наконец:

– Ингрид, еще один… на этот раз справа. Вон за тем деревом впереди…

Часть III

Глава 1

Она развернулась и моментально выстрелила с такой скоростью, что, возможно, может потягаться даже со мной. Боевик как раз высунулся для стрельбы, пули прострочили его от лба и до живота.

Автомобиль пронесся вроде бы еще быстрее, Куцардис струхнул от неожиданности, крикнул всполошенно:

– Еще будут?

– Не скоро, – заверил я. – Пока никого не видно.

Левченко вдруг сказал с тоской:

– Какое солнце, какое солнце… У нас солнечные дни можно пересчитать по пальцам, а тут всегда чистейшее небо!.. Челубей бредит домиком на берегу теплого моря, я бы здесь все заставил солнечными панелями… И пусть нефть остается в недрах, кому она нужна, когда солнечную энергию можно получать напрямую!

Челубей хмыкнул.

– Не только в Нижневартовске, но и в моем Петрограде не часто солнышко видишь. А так бы да, сразу чистое электричество без всяких посредников вроде угля и нефти… Сейчас солнечные батареи уже обгоняют нефть и газ. Но пока, правда, в таких вот жарких и солнечных странах… Что скажете, профессор?

– Без огромных капиталовложений, – ответил я, – абсолютно убыточных, но рассчитанных на перспективу, не было бы нынешнего бума. Несколько лет правительство вкладывало миллиарды, но КПД повышался медленно и оставался убыточным, но наконец-то порог рентабельности достигнут, и… какой бум во всем мире!

Левченко пробормотал:

– Это трезвый расчет, основанный на традиции Эдисона. Когда он изобрел лампочку, то начал продавать ее за доллар, хотя обходилась в пять долларов. За год продал несколько сотен штук и потерял пару тысяч долларов. За второй год продал уже тысячу штук, но за это время сократил себестоимость до трех долларов. В третьем году себестоимость уже была доллар и десять центов, но продал пять тысяч штук и едва не разорился. Но на четвертый год себестоимость упала до девяноста центов, и хотя прибыль крохотная, но он продал миллион лампочек и вернул все понесенные раньше убытки плюс получил немалую прибыль.