Читать книгу "Неосторожность - Чарльз Дюбоу"

3

Я помню, как Джонни появился на свет. Мэдди рожала сорок часов. Около шести вечера у нее раскрылась шейка матки, три часа она тужилась, пока Гарри и медсестра твердили ей, чтобы она дышала и тужилась. Головка Джонни была видна почти все время. Мэдди так тужилась, что у нее под глазами полопались капилляры. Врач вынужден был отправить ее на срочную эпизиотомию. Огромный медбрат держал обезумевшего Гарри, чтобы тот не прорвался в операционную. В конце концов Джонни вынули, покрытого материнской кровью, но дали Мэдди в руки только на секунду, потому что им обоим требовалась медицинская помощь. Джонни сразу увезли в палату интенсивной терапии для новорожденных.

Врач, маленький человечек с немецким акцентом, рассказал им, что у их сына проблемы с сердцем. Врожденный порок, которого не увидели при осмотрах и анализах во время беременности. За ребенком наблюдали, вызывали детского кардиолога; могла понадобиться операция. Гарри был в ярости из-за того, что врач позволил Мэдди тужиться так долго, что это потребовало излишних физических усилий и от матери, и от ребенка, но Мэдди успокоила его одним прикосновением. Все в порядке, сказала она. И, посмотрев на нее, понимая, через что она только что прошла, он больше ничего не смог сказать – просто взял ее руку, поцеловал и посмотрел с любовью, пораженный ее мужеством и силой.

Все это время я ждал и волновался в приемном покое, грыз ногти, сходил с ума и вообще вел себя, как нервный будущий отец. Я всегда ненавидел больницы – вонь, болезни, высокомерие врачей. Это была пытка, но ради Мэдди я готов был вытерпеть ее. Когда все закончилось и Гарри вышел ко мне с мрачным лицом, я с облегчением понял, что мои самые жуткие страхи не сбылись – даже если новости были и не так хороши, как нам обоим хотелось бы.

– У него что-то с сердцем, – сообщил он. – Пока надо держать его в реанимации. Мэдди дали успокоительное, чтобы она уснула.

Всю ночь мы перемещались между реанимацией новорожденных и палатой Мэдди. Я даже предложил подать на врача в суд и вызвался оформить иск. Но Гарри отказался. Его волновал только новорожденный сын, еще безымянный, лежавший в похожей на пузырь кроватке, с маленькой маской на крохотном лице, с электродами на груди, под пищащими мониторами. Голову его покрывал полосатый матерчатый чепчик, глаза были опухшими от внезапности новой жизни. Я не мог решить, кто из них кажется более беспомощным – отец или сын. Гарри тоже был вымотан: прошлой ночью, когда у Мэдди начались схватки, он спал прямо на стуле в ее палате. Он бы спал в больнице и в эту ночь, если бы вообще мог уснуть.

На следующий день Джонни привезли в палату Мэдди и разрешили ей подержать его. Это была уже другая палата, побольше, с потолком повыше. В ней уже стояли несколько букетов. Самый большой – от меня, к нему прилагался огромный плюшевый медведь. С младенцем на руках Мэдди выглядела блаженной, но полумертвой. Я никогда не видел ее такой измученной. Бледная, вокруг глаз синяки.

– Какой он красивый, – вздохнула она.

– Он поправится, – сказал я. – Тут лучшие врачи. Не волнуйся. Они делают все возможное.

– Спасибо, Уолтер.

Медсестра заявила, что нужно отвезти Джонни обратно. При взгляде на лицо Мэдди у меня разрывалось сердце. Я тоже собрался уходить.

– Пока ты не ушел, Уолт, – сказал Гарри, – мы с Мэдди хотим тебя кое о чем попросить.

Они переглянулись, взявшись за руки, потом посмотрели на меня.

– Уолтер, – продолжил Гарри, – думаю, это для тебя будет не слишком неожиданно, но мы бы хотели, чтобы ты стал его крестным отцом.

– Почту за честь.

Я взглянул на Мэдди, надеясь, что в моих глазах отразилась вся мера моей благодарности.

– Если кто и сможет сделать так, чтобы сатана отошел от него, то это ты, – добавил Гарри.

Мэдди протянула мне руку, и я наклонился и поцеловал ее.

– Спасибо, – прошептала она.

– Вы уже решили, как его назвать?

– Да, – кивнул Гарри. – Мы это уже обсуждали какое-то время, но окончательно решили только сегодня утром. Мы назовем его Джон Уолтер Уинслоу.

Я покраснел. Не каждый день лучший друг называет в твою честь своего ребенка или просит тебя фактически стать членом семьи. Я был очень тронут. С тех пор Джонни значил для меня почти столько же, сколько его мать. Я даже основал для него трастовый фонд и назвал своим единственным наследником. Однажды ему предстояло разбогатеть.

А в тот вечер, чтобы отпраздновать, я заказал обед с доставкой в одном из лучших ресторанов города. Был июль, и нам прислали омаров и холодное «Пуйи-Фюме» в ведерках со льдом. Привезли стол, скатерть, столовое серебро и даже официанта, чтобы нам подавать. Все было очень изысканно. Мэдди была голодна, но замучена. Она съела несколько кусочков, отхлебнула вина, но потом извинилась и сказала, что ей нужно поспать. Я пытался сманить Гарри выпить, но он отказался, объяснив, что хочет остаться с Мэдди и Джонни.

Следующие несколько лет были очень непростыми. Джонни постоянно клали в больницу, ему потребовалось несколько операций. Самое страшное время настало, когда ему исполнилось три года. Он упал во дворе нью-йоркского дома, и Гарри пришлось бежать с ним на руках до реанимации.

Возникали и другие осложнения, но у Мэдди, а не у Джонни. Врач отвел Гарри в сторону на следующий день после родов. Роды оказались для Мэдди травмирующими. Она слишком долго тужилась, и новая беременность могла оказаться опасной. Мне очень жаль, сказал он. Гарри мне об этом не сообщил. Рассказала Мэдди, через несколько лет. Я часто размышлял, что было бы, если бы у них появился еще ребенок.

Но я знал, что болезнь ребенка не прошла для Мэдди бесследно. Материнство изменило ее. Оно сделало ее защитницей, не склонной к риску. Джонни стал центром ее вселенной, и она отказывалась сойти с орбиты вокруг него. Но еще все это сделало ее более решительной и самоотверженной, чем прежде. И Гарри находился с ней рядом. Он тогда работал над книгой – той, что должна была его прославить; и они замыкались от мира неделями, были счастливы, живя лишь друг другом. Меня всегда встречали с радостью, как встречают капитана почтового катера смотритель маяка и его семья, – как источник развлечения и новостей из внешнего мира. Но я знал, что они не печалились, когда я отваливал обратно к берегу.

Здоровье Джонни выправилось, и они перестали быть затворниками. Вскоре последовал успех книги Гарри, и он снова позволил себе поддаться своей куда более общественной природе. Он всегда был хорош в толпе – уверен, весел, внимателен, когда нужно. Любил вечеринки. Мэдди они нравились меньше, ей не хотелось оставлять Джонни, поэтому они чаще приглашали гостей к себе. Она делала это для Гарри и для себя тоже. И конечно, же то, что она прекрасно готовила, была красива и умна, оказалось нелишним – люди собирались всегда.

Но когда Гарри находился возле нее, как Джонни, она была очень счастлива. Вероятно, в глубине души боялась, что, если она его не удержит, то потеряет их обоих. И это бы ее убило.