Читать книгу "Голоса на ветру - Гроздана Олуич"

О том, что правильно, а что неправильно, у Джорджи представление было очень ясное. Правило номер два несет в себе призвук самосохранения, а касается оно запрета на вмешательство в чужую жизнь, даже в тех случаях, когда оно означает спасение. Близкие отношения с другими всегда слегка попахивают грядущими неприятностями, которых следует избегать любой ценой.

Пить во время коктейлей и вечеринок «on the house»[18]это о’кей, потому что это элемент общественной жизни. Пить не для развлечения в компании это пустая трата денег!

Рамки, в которых человек живет, это нечто такое, что нельзя недооценивать. Если ты не можешь позволить себе иметь машину и дом больше, чем у соседа, ты должен иметь хотя бы такие, как у него.

Брачное ложе существует для того, чтобы создавать потомство. Мужчина, который думает, что кровать изобретена для секса, глубоко заблуждается. Секс слаще всего в чужом доме или на письменном столе в офисе.

Брак это не просто связь между двумя человеческими существами в рамках приличий. Брак это институт. Тот, кто не уважает институт, рискует превратиться в отщепенца.

Приобретение знаний и постоянное чтение книг в порядке вещей до тех пор, пока это имеет практическое применение. Знание ради знания признак декадентства или безумия.

Не бриться и не следить за газоном перед домом это грех против собственной личности и общества. Хорошо известно, какой длины имеет право быть борода и какой высоты – трава!

Для Джорджи Вест газон это нечто почти мистическое – ничего удивительного, что она так заботится о том, как должна выглядеть трава и когда ее пора стричь.

Даниле это все безразлично. Но прошло немало времени, пока он понял, что они с ней два разных мира. Он согласен бриться, ладно. Согласен слушать с ней католические мессы, сопровождать ее в утомительных походах в супермаркет и в гости, но он не согласен лгать, и ей, и себе, что ему это нравится. В свое время он не упрекал Марту за то, что та бегает по партийным собраниям, но он и не позволил ей сделать из себя правоверного члена партии, готового соглашаться с любой глупостью как с мудрейшим решением. Если кто-то пьян, нужно просто дождаться, когда он протрезвеет, а все остальное это преступление, будь то антидепрессанты или электрошок. В конечном счете, у Марты осталась ее партия, а после развода и Рашета. У Джорджи была церковь и индейцы. У него были его Арацкие, живые и мертвые. И надежда, что «болезнь забвения» не навалится на него до того, как ему удастся найти веснушчатую Сару Коэн и Петра…

Встреча Арона с Гойко Гарачей и то, что Гарача рассказал Арону, пробудило в Даниле Арацком проблеск надежды: среди индейцев-алеутов встречали светловолосого рыбака и охотника на диких гусей, который никогда не стрелял в песцов и тюленей. По описаниям это мог быть Петр – голубоглазый и высокий, приехал из какой-то восточно-европейской страны, время от времени что-то лопочет на непонятном языке. Но никто не заметил, что у него нет одной ноги. Так что и на этот раз надежда Данилы оказалась напрасной.

Но его обрадовало известие, что Гарача жив, помнит его и обнаружил след маленькой веснушчатой Сары Коэн, которая все еще плачет во сне, боясь крыс.

– Спят ли по ночам крысы? – попросил Данило Джорджи Вест узнать это у работающих с подопытными животными лаборантов клиники.

– Одни спят, другие не спят! – улыбнулась Джорджи. – Для экспериментов это не важно…

– А для Сары Коэн из Ясенака важно. Не было бы важно, она не плакала бы во сне по прошествии стольких лет…

* * *

Он не сказал, что и сам иногда скулит во сне как брошенный щенок. «Каждая женщина носит в себе черта. Красивые и не одного. Лучше, если то, что не предназначено для ее ушей, она и не услышит!» – сказал как-то Лука Арацки своему уже взрослому сыну Стевану, а неизвестный автор «Карановской хроники» записал, что совет старика «запомнил и Петр, а, возможно, даже и Рыжик». Стеван увлекался измерением углов, под которым пересекаются траектории звезд, определяющих судьбы всех живых существ на земле.

Судя по тому, как Стеван относился к звездам, он мог бы быть порослью любого индейского племени, правда, если бы не женщины, к которым его влекло так же непреодолимо, как ночную бабочку к свету свечи.

В первые две ночи в резервации месквоки звезд видно не было, а, может быть, Данило, смущенный подозрительностью Серого Волка и испытующими взглядами племени, просто упустил момент посмотреть на них, последовать за ними, подобно индейцу чиппева, который в своих стихах исповедовался в том, что «по небу ходит вслед за звездой»!

* * *

– За чьей звездой, Джорджи?

– За своей! Месквоки верят, что на звездах живут их души до того, как войти в свое земное тело. И потом, после того, как истечет их время на земле, снова туда возвращаются. Поэтому они не знают страха смерти – судьбу человека определяют звезды, чего бояться.

Изумленный Данило ни о чем больше не спрашивал. Во влияние звезд на человеческую жизнь верил его отец Стеван, так же как и отец его отца Михайло, которого с двадцатью семью ножевыми ранами привезли из Вены в черном гробу. Но страх в Даниле жил. Он был более живым, чем в Рыжике в тот час, когда его легендарный дед отправился на небо, позже этот страх превратился в страх забвения, связанный с Ружей Рашулой.

Не понимая того, почему она «так важна», автор «Карановской летописи» не упускал случая из раза в раз вспоминать о ней и задаваться вопросом, «до каких пор доктор Данило Арацки будет возвращаться к встрече с Ружей Рашулой и к страху, который поселился в его душе после этой встречи, как будто то, что она забывает, – это нечто совершенно особое. Сколько есть людей, которые забывают имена своих любимых, названия городов, улиц, предметов, растений и животных, и никто из этого не делает мировой проблемы».

«Шепчущий из Божьего сна», – записал Арон Леви на полях «Дневника» Данилы, – совершенно явно не понимает, что в основе страха «болезни забвения» у Данилы вовсе не Ружа Рашула, а он сам, потому что островки забвения расширяются, слова теряются, а он не в состоянии это остановить!»

Обычай дарить «голубой цветок», бытовавший у индейцев месквоки, удивил Данилу больше всего из того, что он от них слышал, ему показалось, что наяву зазвучал голос его бабушки по материнской линии, седовласой Симки Галичанки в те времена, когда она лечила Вету от удушающего кашля, но не травами, как обычно, а просто положив ей руку на лоб и произнося слова песни, которую никто из Арацких раньше не слышал. Звучали они как заклинание, как заговор, как договор со смертью.

«Иди, беда, туда, откуда пришла, в чащу, где солнце не греет, где луна не светит, где птица не поет. Иди, и больше не возвращайся!» Потом Симка Галичанка извлекала откуда-то «голубой цветок» и напевала: