Читать книгу "Такая большая любовь - Морис Дрюон"

Но он ничего не сказал.

— Я вижу по вашим глазам, дорогой Нодэ, — продолжал судовладелец, — что вы сомневаетесь в бескорыстности моей позиции. Однако что бы вы ни думали, но я никогда не питал к нашей дорогой Элизе никаких чувств, кроме чистейшей дружбы. И скорее всего, не смогу питать, потому что послезавтра уезжаю в Америку. Я перевел туда все свои дела и планирую пробыть там долго. Если и вернусь, то очень не скоро, если вообще вернусь. Если бы не это обстоятельство, я никогда не отважился бы на разговор с вами. Я уверен, что вы человек благородный и поймете меня. Поверьте: вы выбрали дурной путь, не ходите по нему дальше.

Анри Нодэ проводил гостя, пожелав ему счастливого пути. Как только дверь за ним закрылась, он пожал плечами: «Я знаком с комедийным персонажем по имени “благородный отец”, но мне никогда не попадался “благородный друг”…»

Демарш господина де Тантоуэ привел совсем не к тому результату, которого тот ожидал. Вместо того чтобы держаться от Элизы подальше, Нодэ прикинул ее возраст и решил, что если хочет осуществить мечту своей юности, то должен поторопиться. Он убедился, что надо настаивать на своих желаниях, и в тот же вечер понял, что эти желания разделяют. Элиза только того и ждала.

Все случилось так, как должно было случиться, то есть актриса поначалу робко, а потом со всем отчаянием страсти полюбила своего молодого почитателя. И как только она убедила себя, что счастье продлится вечно, Нодэ ее бросил.

Она разом утратила все свое долгое волшебное очарование. Слезы, пролитые летом, смыли с ее лица былую свежесть, и ни грим, ни румяна, ни свет рампы не смогли ее вернуть. Мальчишки-разносчики перестали оборачиваться на нее на улице. В первой же пьесе, сыгранной по осени, она не имела успеха. Почувствовав, что ее светильник угас, она вскоре ушла из театра.

Сразу после разрыва она поклялась больше никогда не видеться с Анри Нодэ. Об этом она ему написала и велела передать на словах. Очень довольный таким запретом, освобождавшим его совесть, Нодэ сделал все, чтобы она свое слово сдержала.

Удивительное дело: если двое любят друг друга, то судьба то и дело переплетает и соединяет их пути, зачастую без всякой причины. Но когда они расстаются, та же сила, что когда-то толкала их друг к другу, начинает их загадочным образом разъединять. Ни разу за двадцать последующих лет Элиза и Нодэ не встретились ни на улице, ни на вернисажах, ни на приемах, ни на похоронах, ни разу не подозвали один и тот же фиакр. И вдруг на банкете в честь одного из старых актеров они оказались рядом. Анри Нодэ сделал именно ту карьеру, которую ему предрекали. Красота его изрядно поблекла, он отяжелел от работы, успеха и бесконечных званых обедов. Усы стали короче, на лбу появились залысины, из гардероба исчезли яркие галстуки. Он стал более многословен, понимая, что в перерывах между блюдами от него ждут какой-нибудь острой шутки или едкого замечания.

Элиза Ламбер превратилась в совершенно седую пожилую даму, сохранившую бесконечное очарование во взгляде и улыбке. Все в ней говорило о том, что когда-то она была прехорошенькой и очень хорошо это помнит. Она знала, что Нодэ будет рад, и сразу заговорила на тему, которую им давно следовало обсудить.

— Вы заставили меня страдать, Анри, — сказала она, — и долгое время я вас ненавидела. Но теперь все то, в чем моей вины было больше, чем вашей, сгладилось, и в памяти остались только те прекрасные мгновения, которые вы мне подарили. Я со страстью следила за всем, что вы делаете, и радовалась вместе с вами любой вашей удаче… У вас действительно огромный талант.

Одни похвалы, ни единого слова упрека, но и ни единого слова прощения… Голос Элизы звучал для Нодэ старой, давно забытой музыкой, которая вмиг возвращает в прошлое. Теперь Нодэ сам подошел к поре заката, и внезапное воспоминание о молодости его взволновало.

«Мне теперь столько же лет, сколько было ей, когда мы любили друг друга», — подумал он. Слушая голос женщины, которую когда-то жестоко ранил, он проникался к ней огромной нежностью.

— Мне будет приятно видеть вас… время от времени, — сказала она с улыбкой. — Теперь вам больше нечего бояться. И у вас, наверное, есть много о чем мне рассказать…

— Да, мне тоже было бы очень приятно, — ответил он.

— А почему бы вам не прийти ко мне на чашечку чая на будущей неделе?

— С удовольствием. Вы живете все там же?

— Я никуда не переезжала. Давайте в четверг?

— Хорошо, во вторник.

В следующий вторник полил дождь, который затопил весь город, переполнил водостоки и размыл дороги. Анри Нодэ явился мокрый, хоть выжимай.

— Мой бедный друг! — вскричала Элиза Ламбер. — Вы пришли, несмотря на ужасную погоду. И вы не нашли фиакра! Как это мило с вашей стороны, поистине мило… Но ваш пиджак промок насквозь. Вам нельзя оставаться в сырой одежде, вы можете заболеть!

Она хлопнула в ладоши.

— Мариетт, Мариетт! — крикнула она служанку. — Возьми у месье Нодэ пиджак и как следует просуши. А ему принеси мой синий домашний халат. Думаю, он будет впору. Ой, ваши ботинки, мой бедный друг! Мариетт, принеси еще домашние тапочки или меховые грелки для ног. Что найдешь…

Она по-матерински хлопотала вокруг него. Ради него она дала бы себя убить. Ее очень беспокоило, не схватил ли он насморк. Она была так счастлива, что он пришел…

Завернувшись в пушистый халат, Нодэ уселся в уголке у камина, того самого камина, возле которого он сидел двадцать лет назад, забавляясь моноклем и покачивая туфлей.

Едва они завели разговор о прошлом, как раздался звонок в дверь. Мариетт была занята: она сушила утюгом промокший пиджак. Элиза сама пошла открывать.

Голоса вошедшего Нодэ не узнал и услышал только, как Элиза сказала:

— О! Какой сюрприз! Входите, Пьер, и посмотрите, кто у меня сидит. Когда вы приехали?

И вошел господин де Тантоуэ. Накануне вечером он вернулся из Америки, чтобы доживать последние годы жизни на родине, и свой первый визит нанес «дорогой Элизе». Он сделал пару шагов по гостиной, увидел Нодэ в халате, уютно сидевшего у огня с самым что ни на есть интимным и домашним видом, и был потрясен.

Господин де Тантоуэ вскричал:

— Вы? Месье, вы здесь! Сколько же я передумал о том, что натворил! Слава богу, вы тогда меня не послушали. Должен принести вам извинения. Сам же я никогда себе не прощу… Я бы ни за что не осмелился появиться у вас.

Он прошел мимо пожилой дамы, схватился за голову и выбежал, причитая:

— Такая большая любовь! И подумать только, ведь я чуть было не разрушил такую большую любовь!

1955

Огненное облако

Люси Форе

— Это был четверг, месье!

Старая дама грустно покачала головой:

— Да, четверг…

На Мартинике те, кто пережил катастрофу, никогда не говорили: «Это случилось в тысяча девятьсот втором году» или: «Это случилось восьмого мая». Говорили просто: «Это случилось в четверг», словно после этого никакой день уже не имел права называться четвергом.