Читать книгу "Практическая магия - Элис Хоффман"

Тетушки, например, много лет тому назад совер­шенно не рассчитывали, что их жизнь в корне переме­нится от одного телефонного звонка посреди ночи. Стоял октябрь; уже похолодало, в огромном доме дуло из всех щелей, хмурое небо на дворе буквально давило своей тяжестью на всякого, кто отваживался высунуть нос на улицу. Тетушки жили, сообразуясь с распоряд­ком, которого не нарушали ни при каких обстоятель­ствах. Утром совершали прогулку, потом читали, делали записи в дневнике, потом был ланч, один и тот же изо дня в день: картофельное пюре с пастернаком, лапшев­ник и на сладкое — яблочный торт. После ланча ложи­лись вздремнуть, а ближе к сумеркам — если случалось, что кто-нибудь постучится с черного хода, — принима­лись за работу. Ужинали всегда на кухне, при лампочке слабого накала, экономя электричество; на ужин были бобы, поджаренный хлеб и суп с крекерами. Ночью они лежали, уставясь темноту, так как им вечно не спалось.

Сердца у них обеих были разбиты в тот вечер, когда двум братьям вздумалось перебежать зеленый город­ской пустырь, — разбиты столь неожиданно и беспово­ротно, что ничему с тех пор тетушки не позволяли застигнуть себя врасплох, никакой молнии и уж тем паче никакой любви. Они верили в твердый распоря­док и едва ли во что-нибудь еще. Время от времени мо­гли принять участие в городском собрании, где не од­нажды влияли своим суровым присутствием на исход голосования; наведывались и в местную библиотеку, где даже самые неуемные из посетителей присмиряли, завидев их черные юбки и черные ботинки.

Тетушки полагали, что хорошо изучили свою жизнь и знают, чего от нее ждать. Собственная участь лежала перед ними как на ладони — по крайней мере, так они считали. Ничто, по их убеждению, не могло встать меж­ду их настоящим и мирной кончиной — разумеется, в собственной постели, — от воспаления легких или осложнений после гриппа в возрасте девяноста двух и девяноста четырех лет. Да видно, чего-то они все же не учли — или, быть может, предсказать собственную судь­бу вообще нельзя. Во всяком случае, тетушкам и в голо­ву не приходило, что однажды глубокой ночью серьез­ный тоненький голосок по телефону попросится к ним под крыло и весь их твердый распорядок полетит вверх тормашками. И кончится картошка с пастернаком. И надо будет привыкать к арахисовому маслу и сладко­му желе, галетам и супу с вермишелью «глаголики», су­фле в шоколаде и пригоршням «M&Ms». Не стран­но ли благодарить судьбу, что тебе выпало возиться с ангинами и ночными детскими страхами? Не будь этих девочек, разве довелось бы тетушкам выскакивать бо­сиком в коридор среди ночи и проверять, у которой разболелся животик, а которая до сих пор не уснула?

Фрэнсис подходит к крыльцу и выносит оконча­тельное суждение о доме своей племянницы.

— Хоть в современном стиле, а очень славный, — объявляет она.

Салли ощущает прилив гордости. Большего ком­плимента получить от тетушки Фрэнсис невозможно — это признание, что Салли действительно справилась со всем сама, и справилась на отлично. Салли сейчас до­рого любое доброе слово, любой поступок; они сейчас как нельзя более кстати. Всю эту ночь она не спала, по­тому что стоило ей сомкнуть глаза, и перед ними яв­ственно вставал Гэри — то за кухонным столом, то в мягком кресле, то здесь же, рядом с нею, в постели. Как будто пленка прокручивается у нее в голове, безостано­вочно, одна и та же. Вот и теперь — она нагибается взять тетушкин чемодан, а в это время к ней прикасается Гэри Халлет, она чувствует на себе его руки. Салли пы­тается поднять эту часть привезенного тетушками бага­жа и не без оторопи убеждается, что в одиночку ей это не под силу. Внутри чемодана что-то громыхает — то ли связки бус, то ли кирпичи, а может быть, даже кости.

— Кое-что для проблемы на заднем дворе, — объяс­няет тетушка Фрэнсис.

— А-а, — говорит Салли.

Подходит тетушка Джет и берет Салли под руку. В то лето, когда Джет исполнилось шестнадцать, двое ребят из-за любви покончили с собой. Один привязал к лодыжкам по железному пруту и утопился. Другой бросился за городом под поезд, что отходит в 10.02 на Бостон. Тетя Джет была самой красивой из всех жен­щин в семействе Оуэнс и об их несчастной любви даже не подозревала. Она отдавала предпочтение кошкам, а не людям, и неизменно отвергала всех влюбленных. Единственным, кого она полюбила за всю жизнь, был тот юноша, сраженный молнией, когда вместе с бра­том понесся через городской пустырь, щеголяя своей смелостью и отвагой. Бывает, им обеим, Джет и Фрэн­сис, одновременно слышится поздней ночью смех этих юношей, которые бегут под дождем и на всем бегу как подкошенные падают в темноту. Голоса у них молодые, задорные, — точно такие, как в то мгновение, когда их убило наповал.

Тетушка Джет в последнее время вынуждена ходить, опираясь на черную палку, украшенную резной вороновой головой; ее скрутил артрит, однако никто не слышал от нее жалоб, каково ей с больной спиной расшнуровывать ботинки в конце дня. По утрам она умывается с черным мылом, которое они с Фрэнсис варят дважды в году, и кожа у нее такая, что позавидуешь. Она прилежно копается в саду и знает латинское название каждой травки, какая там растет. И все же дня не проходит, чтобы она не вспомнила юношу, которого любила. И нет минуты, чтобы не пожалела, что время не повернешь назад и ей не возвратиться к молодому человеку, с которым она когда-то целовалась.

— Я так рада, что мы приехали! — объявляет тетушка Джет.

Салли улыбается, светло и печально:

— Давно вас нужно было пригласить. Я просто думала, вы не захотите.

— Это тебе наука, что никогда нельзя судить о человеке наугад, — назидательно говорит племяннице Фрэнсис. - Для того и существует язык. Иначе обнюхивать бы нам друг друга по-собачьи, выясняя, что и как.

— И то верно, — соглашается Салли.

Чемоданы заносят в дом, что оказывается нелегкой работенкой. Антония и Кайли с криками «Раз-два, взяли!» выполняют ее сообща под бдительным надзором тетушек. Джиллиан, выжидая у окна, колеблется, не улизнуть ли ей через заднюю дверь, избавясь от необходимости выслушивать критические замечания тетушек о том, как она искорежила себе жизнь. Однако, когда Кайли с Антонией вводят тетушек, Джиллиан, наэлектризованная до кончиков своих светлых волос, продолжает стоять где стояла.

Кое с кем происходят перемены, после которых нет возврата к тому, что было. С бабочками, например, или с женщинами, которые слишком часто влюблялись не в того, кого надо. Тетушки цокают языком при виде взрослой женщины, которую пестовали девчушкой. Они, быть может, не всегда кормили ее обедом вовремя и не следили, чтобы чистое белье было сложено в комоде аккуратными стопками, но главное — они были. Это у них искала утешения Джиллиан в тот первый год, когда ее в детском саду таскали за волосы и дразнили ведьмой. Салли она никогда не рассказывала, как ей там плохо, как ее травят, а ведь было-то ей всего три годика! Но уже тогда она знала, что в этом признаваться неловко. Что надо крепиться и молчать.

Каждый день, возвращаясь домой, Джиллиан уверяла Салли, что день прошел прекрасно — она играла в кубики, рисовала красками, кормила кролика, который грустно глядел на детей из клетки возле шкафа для верхней одежды. Но тетушек, которые приходили забирать ее из сада, ей было не провести. Голова у нее к концу дня была всклокочена, лицо и руки исцарапаны в кровь. Тетушки уговаривали ее держаться особняком — читать книжки, играть в игрушки одной, а если кто-нибудь обидит или заденет — пойти сказать воспитательнице. Но Джиллиан тогда уже верила, что заслуживает такого ужасного обращения, и не бежала ябедничать к воспитательнице. Старалась как могла таить обиды в себе.