Читать книгу "Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я - Андрей Валентинов"

Не первый раз тихо. Не первый раз хрупкое молчание повисает над окровавленной землей. Но сегодня тишина какая-то особенная, странная. Словно толстая слюда легла поверх людских криков, заглушив их, спрятав. А где-то близко все равно идет бой, и эта пустая равнина ненастоящая, она – тоже обман.

Тихо на поле Аргмагеддона. Но это на поле...

– Ни за что! Хитрят, сволочи, время тянут!

– Ворота ломать! Скейские, Хеттийские!.. Тараном!

– Да я стену кулаком прошибу!..

– А я даже не кулаком!..

Давно так не ругались! А как тут не поругаться?

– Да сдадутся они, куда денутся? Все – жила у Трои лопнула!

– Хватит, навоевались, стольких положили!..

– Согласиться! Пусть своих баб... напоследок – пока мы сами до их баб не добрались!..

Шатер Агамемнона. Военный совет. Ругань.

– А почему Приам четыре дня попросил? Почему четыре? Не три, не семь, а? Нет, хитрит, козел старый!

– Против, против! Не давать перемирия!

Я и сам против. Троянцы предложили подождать – четыре дня и четыре ночи. Очень им нужно богов вопросить. Оно, конечно, дело полезное...

– Да за эти дни мы сами сопьемся!..

Вот именно.

Победа была близка, она шелестела крыльями над самым ухом. Но – не ухватишь. И вправду, хитер ванакт Приам! Не осталось у него союзников, воинов, даже сыновей почти не осталось, теперь вот и Палладия боги (ух, боги!) Трою лишили.

...Но жив Парис. Но есть еще НЕЧТО. А ведь Приам получит четыре дня. Целых четыре дня! Не в первый и не в десятый раз приходится заключать перемирие с врагом. Куда деваться? Вначале многие (тот же Любимчик!) предлагали не давать врагу передышки, давить, переть напролом. Много бы они навоевали среди сотен неубранных трупов! Но сейчас – иное дело, и это ясно всем. Мы все-таки додавили их, мы их победили, мы разогнали полчища, мы подошли к стенам.

Битва кончилась. Впереди – осада, короткая, быстрая. Даже Капанидов «Конь» может не понадобиться. И тут – четыре дня. Неужели троянские боги – такие тугодумы?

Лигерон, Аяксы, Менелай, Тевкр – против. И мы с Любимчиком – против. Нестор с сыновьями, Подалирий Асклепиад, Идоменей – за. Нас больше, мы голосистее, но...

– Я Агамемнон Атрид, вождь вождей, так рассудить изволю. Должно нам пожалеть ахейскую кровь. Многие, слишком многие, уже не вернутся домой. А посему повелеваю...

И угораздило тебя проспаться, носатый!

Вечер первого дня перемирия. Весь день мы проспорили, проорали, промахали кулаками. А капельки воды в невидимой клепсидре все капали, и этот тихий стук нравился мне все меньше и меньше. Время – тоже оружие. Приам решил построить свой Котел. Не захлебнуться бы нам в этом котле, и не водой – кровью!

– Дидо-ладо, дили-дили!

Мы троянцев победили!

Золотишко набирай,

Баб послаще выбирай!

Хей-я-я! Хей-я-я!

– Ну, в общем так, парни! Тряхнул я тут одного троянца пленного, так он мне все, как есть, обсказал. Какие дома побогаче, в каких храмах идолы золотые...

– А про жен троянских прекрасноланитных и прекрасноволосых он тебе тоже рассказал?

– Пень ты амбракийский! На всех этой сладости хватит. Ох, и потешимся!

– Сам ты пень! А вот что потешимся – это точно. Я уж своего не упущу!

– По-о-об-е-е-да-а-а-а! Наливай! Наливай! Хей-я-я!

– Ребята! Богоравные басилеи! Что-то здесь не так, совсем не так. Поэтому приказываю: дозорных проверять лично, посты удвоить...

– Да ну, Тидид!

– Я тебе покажу «ну», Смуглый! Сфенел – ночью не спать, потом с... басилиссой намилуешься. Идоменей – море! Там не только дельфины плавают. Фоас – горы, Хеттийские ворота...

– Брось, Диомед! Все пьют, все гуляют...

– Ага! На поминках тоже гуляют.

Давно таким Любимчика не видел. Сидит на травке, жмурится.

Улыбается.

Я бухнулся рядом, травинку позеленее сорвал.

– Мечтаешь?

Покачал рыжей башкой, вздохнул.

– Вспоминаю, Диомед. Мечтать... рано еще мечтать.

– Рано...

Капала вода в невидимой клепсидре, незаметно, еле слышно. Кап... кап... кап...

– А я ведь себе дом построил. Перед самой войной. Сам построил – взял топор, пилу взял... Здорово там! Особенно ночью – море шумит, цикады...

Хотел я с Одиссеем о деле поговорить, о том, что все устали – смертельно, непоправимо, что за четыре дня от войска останется одна Авлида... Хотел – но промолчал. Уж больно хорошо рыжий улыбался!

Кто мы с ним сейчас? Друзья? Союзники? Бывшие враги? Кто скажет?

– У каждого человека есть свой Номос, Тидид. У кого большой, у кого – совсем маленький. Агамемнону-дураку целое Царство Великое понадобилось. А зачем?

Болью отозвалось сердце. И я бы тоже так хотел: море, цикады, Амикла рядом...

– А если нет дома, Лаэртид? А если его негде построить?

Открыл глаза, поглядел изумленно.

– То есть, как – негде? Это в Аиде дом не построишь.

В Аиде – нет. А на поле Армагеддона?

– А мне, знаешь, Диомед, сон приснился, странный такой. Будто домой вернулся, а никто меня не замечает. Мама по хозяйству хлопочет, Пенелопа сыну волосы расчесывает... Он ведь рыжий, рыжее, чем я! А меня никто не видит. Зову – не слышат. И папы нигде нет... Может, в море ушел? Ничего! Скоро уже, скоро...

Понял я – бесполезно с рыжим говорить. И о деле, и о жизни. Счастлив Одиссей Лаэртид! Травка, солнышко, над самым ухом Ника-Победа крыльями шелестит, а до Итаки плыть всего неделю. И я бы с ним рядом посидел, повспоминал – за компанию. Если бы не капельки – совсем рядом, совсем близко.

Кап... кап... кап...

А перед закатом прилетели птицы. Не белокрылые чайки, не гарпии-вороны, жадные спутницы Таната – другие. Огромные, серые, ширококрылые, они парили над лагерем – неслышно, неостановимо. Чужие птицы. Не наши.

Взмах широких крыльев – ленивый, полный гордой силы. Взмах – и снова недвижный полет в теплом вечернем воздухе... Мало кто их заметил. Мало – никто. Не глядели люди на небо.

Слыхал я от одного сирийца: где будет труп, там соберутся орлы...

* * *

– Э-э-э, ванакт! Э-э-э!

Я только вздохнул. Опять «ходют», небось? Делать моим гетайрам нечего – призраков у шатра ловить.

Полночь, пьяный орущий лагерь, кулаки зудят от зуботычин. Хорошо, хоть аргивяне с куретами не разбежались. Они – да еще спартанцы Менелая. А вот остальные...