Читать книгу "Ключи Коростеля. Ключ от Снега - Сергей Челяев"

– Зато к добру мы привыкаем очень быстро, как к лекарству, которое очень скоро перестает действовать, и нам требуются уже все более сильные дозы, – сказал Камерон, берясь за весла – лодку начало понемногу сносить на стремнину.

– Согласен, – ответил Рагнар. – Кому, как не нам с тобой, учитель, знать это. Но добро или зло – всего лишь слово, и от замены одного на другое, увы, вовсе не меняется заведенный порядок вещей. Назови добро злом и отныне поклоняйся тьме – на твой взгляд, истинному добру, а всех окружающих стремись тоже уверить в этом! Но кем ты будешь в итоге? Жонглером словами? На городской ярмарке за это искусство не дадут и ломаного гроша. Есть немало стремящихся назвать тьму истинным светом, но разве будет от этого на земле светлее? Не уверен.

– Мой выбор уже сделан, – напомнил Камерон. – Я много думал, взвешивал, сомневался. К тому же, я не ушел из мира. Я просто шагнул в сторону. И, между прочим, обнаружил, что здесь тоже очень много людей и других существ, которым, по большому счету, наплевать на судьбы мира и великие откровения. Они хотят просто жить и радоваться этой жизни. И я, между прочим, очень бы хотел научиться такому отношения к бытию. Я, знаешь ли, устал бороться. И теперь уже не вижу в этой бесконечной борьбе никакого смысла.

– А ты думал когда-нибудь, учитель, почему во всех сказках или песнях мертвецы так враждебно настроены к людям? – спросил голос. – Особенно бывшие родственники, знакомые, друзья?

– Разве? – улыбнулся Камерон, до сих пор не будучи уверенным, как видит его дух Рагнара: как человека или тоже – лишь как бесплотные очертания души. – Пожалуй, я никогда особенно не интересовался этим.

– Увы, но это так, – поучительно изрек голос. – Люди верят, что большинство умерших теряют все связи с ними, кроме одной. Но очень прочной. Это – обида и зависть к живущим.

– Неужели все так плохо? – удивился старый друид. – И ты это говоришь со знанием дела, основываясь на собственных чувствах?

И поспешно добавил:

– Извини, если я ненароком тебя сейчас обидел.

– Ты не обидел меня, учитель, – ответил Рагнар, и Камерон мог поспорить на что угодно, что невидимый дух сейчас улыбнулся. – Я ведь не мертвый в принятом понимании этого слова. Я – дух, душа, которую лишили телесной оболочки, уязвив ее и разрушив. Свеча моей жизни, тем не менее, перевернулась и горит вновь, просто огонь ее никому не виден. Мертвые же лишены тепла по отношению к кому бы то ни было. Они холодны ко всему, и если они почему-то не умирают до конца, оставаясь существовать на земле или изредка приходя на нее, они любыми путями стремятся к теплу. А память о нем всегда живет в душе. И поэтому они жаждут его, как умирающий без воды в пустыне, в котором уже не осталось ничего человеческого. Вот только теперь им уже безразлично, каким способом поглощать это тепло. Это их единственная цель, и они идут к ней напролом.

– Ты говоришь о вампирах и вурдалаках? – осведомился Камерон.

– И о них тоже, – сказал невидимый дух. – Хотя этими движет голод – чувство, которое при желании можно какое-то время обманывать. Жаждущего же не может остановить ничто, муки подлинной жажды – самые страшные. Потому-то и не могут мертвые на земле найти общий язык с людьми – у них уже нет чувств, кроме одного – жажды. Представляешь, что будет, если это воинство повалит на землю!

– Да, – согласился Камерон. – Я всегда думал, что самое странное человеческое существование – это первые дни после смерти, когда душа уже покинула человека, но все еще связана невидимыми нитями с телом. Знаешь, я, наверное, хотел бы испытать эти чувства, когда ты уже не замутнен страстями, желаниями плоти; когда переносишься в какое-то иное состояние, не знаю, чистоты, пустоты, свободного парения… Мне кажется, это должно настолько захватывать тебя, что ты уже забываешь о своей земной жизни, как взрослый и сильный мужчина знает, что он был когда-то ребенком, но уже с трудом представляет себе это, потому что мысли его устремлены только вперед. Поэтому я еще раз говорю тебе, Рагнар, мой ученик и друг! У тебя здесь есть дело – нам предстоит страшная жатва, если только никто не остановит зорзов. Я думаю, Птицелов просто сошел с ума. То, что он задумал, не осуществлял до него на земле еще никто.

– Ну, это спорный вопрос, учитель, – в голосе духа не чувствовалось насмешки, но Камерон все равно удивленно вскинул брови. – Всегда существовали дикие племена, в том числе – и на севере, дикость которых на самом деле – это близость к небу или к земле, у кого как. В этом вечное преимущество дикарей перед нами – им легче постучать в двери необъяснимого для нас, но привычного и будничного в их мире. Им все равно – оборотень перед ними или волк, оживший мертвец или обычный медведь. Они разговаривают с ними на одном языке, и животные их понимают, потому что это – язык жизни и смерти. Мы же научились на земле только языку жизни, язык смерти нам недоступен. Но не спеши учиться ему, наставник, все придет в свой срок.

– На весах сейчас – спокойная жизнь людей и ее страшный конец. Я не могу представить себе, что на земле откроются Другие дороги! А их будет не одна, и число их будет расти; а потом по этим страшным дорогам сюда хлынет то, чему нет, не должно быть места на земле. Знаешь, Рагнар, мне до сих пор не верится, что такое возможно, что это не какая-то глупая детская игра в Страшное.

– Это очень опасная игра, учитель, – заметил Рагнар. – И поэтому кому-то должно вмешаться, пока она еще не стала явью. Неужели ты не видишь примет того, что игра заходит слишком, непоправимо далеко?

Сигурд – не человек, вернее, не совсем. Он мыслит какими-то другими понятиями. Когда человек всерьез уверен, что солнце над ним – зеленого цвета, он сумасшедший. Но когда он пытается сам перекрасить солнце в цвет весенней травы, я даже не хочу знать, где он возьмет для этого краски и кисти. Я должен поспешить и вырвать их у него из рук, даже если придется отрывать их вместе с его руками.

– Узнаю былую жесткость моего Рагнара, – улыбнулся Камерон. – Ты всегда был сторонником крайних методов. Почему же ты не хочешь теперь воспользоваться тем, что предлагаю тебе я? У тебя снова будет телесная оболочка, и заметь, твоя собственная. Ты вновь обретешь себя во всей своей целостности. И теперь тебе уже не нужно будет прятаться под чужой личиной – большинство твоих злейших врагов, кроме зорзов, давно пребывают в холодных краях, откуда уже не вырваться никому. Если только у твоего брата не выйдет…

– А ты по-прежнему собираешься лечить коров и сушить травки для врачевания прострелов и подагры у бедных селян, не ведающих, какие тучи сгущаются над ними? – тихо спросил дух.

– Не знаю, – пробормотал Камерон. – Теперь я уже ничего не знаю. Но вот, что я хочу сказать тебе, Рагнар. Знаешь, твой сын очень похож на тебя… Может быть, уже не столько внешне, а более – внутренне. Я немного покопался в его памяти и вытащил на поверхность ту ночь, когда тебя накрыли в Аукмере люди Монаха. У него странная память: он вспоминает не кусочками, а целые картины, словно смотрит сверху. Он запомнил такие детали вашего дома, нападавших, боя, которые очень сложно увидеть заспанному, перепуганному ребенку. Сам он их не ощущает, они не на поверхности, но я их разглядел – они все еще там, в глубине его сознания. И я даже не знаю, что может случиться, когда они начнут всплывать на поверхность! А один только Бог знает, что там хранится еще…