Читать книгу "Канада - Ричард Форд"

Уборкой я никогда всерьез не занимался, разве что маме помогал наводить чистоту в нашем доме, однако выяснилось, что ничего сложного в этом нет. Чарли показал мне кое-какие приемы, позволявшие быстро управляться с номерами отеля, а их было на каждом из двух жилых этажей по шестнадцать штук (плюс две общие ванные комнаты), и проживали в них чернорабочие с нефтепромысла, ремонтники с железной дороги, коммивояжеры и каждую осень стекавшиеся из приморских провинций в прерии сборщики урожая. Постояльцы эти были, по большей части, ребята молодые — едва-едва старше меня. Многих томило одиночество и тоска по дому, однако встречались среди них и любители выпить и подраться. И ни один из них не обращал внимания на то, в каком виде оставляет он комнату, в которой спал, или ванную, в которой мылся и справлял нужду. В маленьких спальнях стояли едкие запахи пота и грязи, еды, виски, вязкой глины, лосьона и табака. Расположенные в концах коридора ванные комнаты были зловонными, волглыми, заляпанными мыльной пеной, покрытыми пятнами, никто из пользовавшихся ими мужчин не давал себе труда смыть оставленную им грязь, что наверняка делал бы в доме своей матери. Иногда я, держа в руках ведро, швабру, тряпки и моющее средство, открывал пинком дверь многоместной спальни и обнаруживал в ней кого-то из постояльцев, курившего, или смотревшего в окно, или читавшего Библию либо журнал. Впрочем, там могла находиться и одна из филиппинок, одиноко сидящая на кровати, а раза два мне попадались и совсем голые и далеко не один раз — лежавшие в постели с кем-то из работяг, либо коммивояжеров, либо другой заспавшейся допоздна девушкой. В таких случаях я молча и осторожно закрывал дверь и больше в этот номер до следующего дня не заглядывал. Чарли объяснил мне, что филиппинки — никакие не филиппинки, а индианки из народа «черноногих» или племени «большебрюхих». Артур Ремлингер доставлял их в отель на такси из Свифт-Керрента либо Медисин-Хата, чтобы ночами они работали в баре: оживляли обстановку и привлекали в «Леонард» больше посетителей, тем паче что другие женщины в него не заглядывали. Довольно часто, приезжая поутру на работу, я видел в боковом проулке у отеля такси из Свифт-Керрента — водитель спал или читал книгу, ожидая, когда из боковой двери выйдут, чтобы поехать домой, девушки. Чарли как-то сказал мне, что одна из филиппинок — мать-одиночка, состоявшая в секте гуттеритов. Однако я такой девушки ни разу в «Леонарде» не видел, да и сомневался, что гуттеритка могла унизиться до подобной работы или что ее родители позволили бы ей это.

Сказанное мной не означает, что я мгновенно приспособился к жизни в Форт-Ройале. Куда там. Я знал, что родители мои сидят в тюрьме, сестра сбежала, а меня, скорее всего, бросили среди чужих людей. Однако мне было легче — легче, чем вы полагаете, — не думать об этом и жить, как посоветовала Милдред, настоящим, так, словно каждый день — это отдельная маленькая жизнь.

Ранней осенью городок Форт-Ройал оживал и сильно выигрывал в сравнении с Партро, в котором мне пришлось жить, — странным, пустым, призрачным, с всего лишь двумя обитателями, Чарли и миссис Гединс, меня почти не замечавшей. Форт-Ройал был маленьким, но относительно многолюдным поселением в прериях, расположенном у железной дороги и 32-го шоссе, что соединяло Лидер со Свифт-Керрентом. Наверное, он мало чем отличался от того городка Северной Дакоты, где ограбил банк мой отец.

Отель «Леонард» возвышался на западном конце Мэйн-стрит. Это было деревянное трехэтажное здание, совершенно квадратное, выкрашенное в белый цвет, с плоской крышей и рядами лишенных украшений окон, — с маленькой, ничем не примечательной улочки в него вела дверь, через которую можно было попасть в темную контору, столовую без окон и такой же безоконный, тускло освещенный бар на задах отеля. На крыше «Леонарда» имелась вывеска — из города ее увидеть было невозможно, но, подъезжая к отелю по шоссе и уезжая из него, я ее видел. Красные неоновые буквы извещали: «ОТЕЛЬ ЛЕОНАРД», рядом с ними красовался неоновый же силуэт официанта, держащего на ладони круглый поднос с бокалом мартини. (Что такое «мартини», я тогда не знал.) Из прерий вывеска казалась странноватой. Однако мне, катившему по шоссе, она нравилась. Вывеска свидетельствовала, что где-то — далеко и от отеля, и от меня — существует мир, который миражом, сном напоминал мне о себе.

По правде сказать, отелем «Леонард» был никудышным — в сравнении с грейт-фолским «Рэйнбоу» или другими изысканными гостиницами, которые мне довелось повидать впоследствии. С городком он почти никакой связи не имел. Из жителей Форт-Ройала в него заглядывали лишь немногие, да и то лишь пьянчуги, люди совсем уж никчемные или сварливые фермеры, сдававшие Артуру Ремлингеру в аренду землю, где охотники могли стрелять гусей, — фермеры получали за это право на даровую выпивку в баре. В Форт-Ройале, бывшем в то время городом трезвенников, к «Леонарду» относились неодобрительно. Там играли в карты, водились доступные женщины, — порядочные люди подобных заведений не посещают.

Работу я всегда заканчивал в два с небольшим часа дня. Если я оставался в городке до ужина, то есть до шести вечера, то довольно часто видел Артура Ремлингера — всегда красиво одетого, сопровождаемого его подругой Флоренс Ла Блан, разговорчивого, шутливого и обходительного с постояльцами. Чарли сказал, что заговаривать с Артуром Ремлингером мне не следует, несмотря на то что первая наша встреча была не лишенной приятности. Не следовало ни обращаться к нему с вопросами, ни бросаться людям в глаза, ни даже демонстрировать дружелюбие — как если б Артур Ремлингер пребывал в некоем редкостном состоянии, которого разделить с ним не мог никто. Время от времени я наталкивался на него в приемной отеля, или на лестнице, которую подметал, или во время выполнения моих обязанностей уборщика — с ведром и шваброй в руках, — или на кухне, где меня кормили. «Прекрасно. Вот и ты, Делл, — произносил он таким тоном, точно я от него постоянно прятался. — Ну что, как тебе живется у нас на постое?» (Слова могли быть и немного другими; что такое «на постое», я знал от отца.) «Хорошо, сэр», — отвечал я. «Если что будет не так, дай нам знать», — говорил он. «Все в порядке, сэр», — говорил я. «Ну и ладно, ладно», — произносил Артур Ремлингер и отправлялся по своим делам. После этого я мог не видеть его несколько дней.

Честно говоря, для меня оставалось загадкой, почему, вызвавшись взять на себя заботы обо мне и моем благополучии, Артур Ремлингер, по всему судя, и знать меня не желал, а для подростка моих лет это имело значение немалое. Когда мы познакомились, я счел его человеком добродушным, но странным, словно бы думающим о чем-то своем и потому рассеянным. Теперь же Ремлингер представлялся мне все более странным, — впрочем, я полагал, что такое случается при всяком новом знакомстве.

В дни, когда я оставался в городе, мне приходилось как-то коротать время до ужина, после которого я, уставший, спешил уехать на велосипеде в Партро, пока шоссе не погрузилось в темноту и не стало опасным из-за зерновозов и успевших налиться пивом фермерских поденщиков, — и, коротая, прогуливался по Форт-Ройалу, присматривался к городку. Я занимался этим и потому, что одиночество и безнадзорность были для меня внове, и потому, что убогость городка делала все увиденное в нем лишь более разительным, — а я уже решил: чтобы избавиться от ощущения заброшенности и меланхолических размышлений, мне надлежит исследовать этот Форт-Ройал с дотошностью человека, которому поручили написать о нем статью для Всемирной энциклопедии. Кроме того, — чем и хороши, по сути своей, одинокие города прерий — я совершал мои обходы потому, что больше мне занять себя было нечем, а роль исследователя давала мне малую свободу, какой я не ведал, живя с сестрой и родителями. И наконец, я делал это потому, что оказался в Канаде, о которой не знал ничего — ни того, чем отличается она от Америки, ни того, чем на нее походит. А мне хотелось выяснить и то и другое.