Читать книгу "Финиш для чемпионов - Фридрих Незнанский"

Турецкий видел, что Мансур Алоев тяжело ранен. «Стечкин» выпал из его правой руки, и Мансур не сделал попытки поднять оружие. Тело его повалилось ничком, левая, искалеченная, рука скребла по полу — сейчас особенно бросалось в глаза ее уродство. Кровь стремительно окрашивала белый костюм. Так же ли расплывалась кровь по снегу, когда Павел Любимов умирал от ножа Мансура? Об этом мог сказать один Мансур, и, возможно, сейчас он вспоминал ту, чужую смерть — в преддверии собственной… А возможно, и не стоит приписывать такие психологические сложности наемному убийце.

Ранение главаря привело мансуровских бандитов в растерянность. Они расценили приказ «Не стрелять!» как обращенный к ним: мол, еще один выстрел с вашей стороны — и мы прикончим вашего главного. А что сделает с ними Алоев-старший за гибель сына? Мансуровские подопечные не сомневались относительно того, что Захар Алоев не только платит им за каждую удачную операцию, но и держит в руках нити их жизней. Кто страшней, Алоев или федералы? По всему предыдущему знакомству Алоев выходил страшней. Тогда уж лучше сдаться, не защищать Алоева. Тем более, если пришли за ним федералы, все равно, не сегодня так завтра ему выходил кирдык. Побросав автоматы, «коммандос» нестройно, но активно подняли руки.

— Молодцы, — поощрил Турецкий их рвение. — Вот что, — это уже к своим, — четверо человек из нашей группы караулят комнату пленника. Чтоб не впускать ни одной живой души! А остальные идут с нами к Алоеву.

Такая важная персона, как депутат Госдумы Захар Алоев, заслуживала того, чтобы Слава Грязнов и Саша Турецкий явились к нему лично. Турецкий готовился к тому, что вокруг Захара разыграется схватка почище той, что устроил им Мансур. Как-никак, старый матерый зверь стоит больше молодого хищника и рассчитывает, должно быть, подороже продать свою жизнь! Отчасти поэтому его так ошеломило то, что произошло на самом деле… впрочем, это кого угодно ошеломило бы.

Захар Алоев сквозь звуки восточной музыки (дорогого американского гостя проводили, но пир продолжался) прекрасно слышал выстрелы, но не трогался с места и пристальным взглядом возвращал на место тех, кому припала охота вскочить из-за стола. Все равно те, кто здесь пировал, не в состоянии были помочь тем, кто там сражался. Это был настоящий его праздник, быть может, последний праздник, и он желал использовать каждую его минуту, насладиться каждым живительным глотком. Если Мансур вернется, значит, у них будет еще много праздников. Ну а если нет, значит, эти минуты были использованы не напрасно. По крайней мере, у Захара Алоева есть время подготовиться. И допить вино.

Минуты были использованы не напрасно. В этом убедился Турецкий, когда, оторопев, обнаружил Алоева, который продолжал есть и пить, невзирая на их появление пред своими орлиными очами. Делал он это без веселья, но с надменностью. А вокруг все траурно замерли — при том, что на столе разноцветно подмигивали фрукты и мясные блюда, соусы и бутылки редкостного выдержанного вина. Будто венецианский карнавал: и пышно, и пестро, и мрачно, и страшновато.

Турецкому и Грязнову пришлось представиться и предъявить удостоверения. Это, в общем, оказалось лишним: Алоев успел морально подготовиться к тому, что его пришли брать, и для него оказалось бы постыдным, если бы его пришла брать какая-то службистская мелочь. Кажется, звания и должности объявившихся противников доставили ему горькое удовлетворение. Он не был вооружен и не проявлял стремления к самоубийству. Он продолжал оставаться надменным и невозмутимым.

Захара Алоева арестовали. К Мансуру Алоеву, кое-как оказав ему первую помощь, вызвали «скорую». Но не кончены были еще дела в этом доме. С врагами разобрались, предстояло освободить друга.

То, что должно было оказаться трогательной встречей друзей, явилось самым тяжелым фрагментом этого насыщенного событиями вечера. Когда Саша Турецкий и Слава Грязнов пришли освобождать Юрия Гордеева… Точнее, когда они ворвались в комнату, служившую для адвоката тюрьмой, Юрия Гордеева они там не увидели. Увидели голые стены и единственную кровать, на которую было небрежно брошено скомканное бурое шерстяное одеяло. У Турецкого мелькнуло соображение, что пленника перевели куда-то в другое место. О том, что совсем недавно он содержался здесь, свидетельствовал запах — затхлый густой запах немытого тела, естественных отправлений организма, невкусной еды, застарелой неволи. Покинутый зверинец, опустелая клетка! Где же искать Гордеева? Пока весь этот спектр мыслей отрывочными фейерверками вспыхивал в его мозгу, одеяло зашевелилось. Прежде чем Турецкий вынудил себя признать очевидную истину, Слава Грязнов подскочил к кровати и сбросил одеяло на пол. У присутствующих вырвался общий вздох, соответствующий коллективному потрясению: на кровати скорчился Гордеев…

Точнее, Грязнов и Турецкий узнали в этом существе Гордеева главным образом потому, что они знали: в данной комнате алоевского дома обязан находиться Гордеев. Но как трудно было поверить, что господин адвокат — пусть немолодой, но сильный, элегантный, по-прежнему удостаивающийся женского внимания — способен превратиться в этого сморщенного гнома! Беспомощный старичок, кожа да кости, настолько плоский, что рельеф его тела почти не выдавался над матрасом, испачканным кашей и испражнениями. Огромные на усохшем лице, замутненные недавним сном глаза беспокойно задвигались.

— Саша… Слава… — Голос Гордеева изменился меньше, чем можно было бы предположить по его общему состоянию, но стал прерывистым и хриплым. — Это правда вы… или снова галлю…цинации?

— Мы это, Юра. — Сердобольный Слава Грязнов едва не прослезился, склоняясь над телом… то есть, тьфу, какие глупости лезут в голову!.. просто-напросто над пострадавшим другом. — Ты, пожалуйста, не разговаривай, если тебе трудно говорить.

— Что… очень… плохо?

— Ничего, Юра, — вступил Турецкий. — Пустяки, ничего страшного. У тебя обыкновенное обезвоживание. — Кажется, у него действительно обезвоживание. Хотя и трудно себе вообразить, что можно увидеть такую степень обезвоживания не в пустыне Сахара, а в подмосковной Перловке! Что же с ним тут делали? Каким образом до этого довели? В спертом духе комнаты различался въедливый медикаментозный запах: должно быть, какая-то отрава из арсенала «Фармакологии-1» совершила над Гордеевым это страшное превращение. — Врачи тобой займутся и быстренько вернут тебя в норму.

— Заберите… меня… отсюда…

— Заберем, заберем, — успокаивающе погладил его Слава по тощей потемнелой руке. — Куда мы денемся. Неужели здесь бросим?

Турецкий беспомощно огляделся: нет ли в комнате чего-нибудь, что могло бы послужить носилками? Страшно было трогать Юру Гордеева с места, но и оставлять его на этой кровати из кошмаров до прибытия «скорой помощи», которой придется забрать не одного, а двух пациентов, он не хотел. Как его перенести: на матрасе? Вместе с кроватью? Наиболее подходящий вариант — одеяло: следовало надеяться, достаточно прочное, чтобы выдержать уменьшившийся вес тела адвоката. И таким образом, Гордеева поместили в центр расстеленного одеяла, которое, держа за края, шестеро сильных мужчин вынесли за пределы этой комнаты пыток.