Читать книгу "Только не говори маме. История одного предательства - Тони Магуайр"

А расширять круг общения мне и не хотелось. Иногда я готовила ужин для нас двоих, накрывала на стол и получала удовольствие, просто наблюдая за тем, как она ест приготовленное мной новое блюдо из книги рецептов. Хотя мы обе очень любили читать и слушать музыку, многие вечера мы счастливо проводили у своего новенького телевизора, который был для нас еще диковиной. Каналов было всего два, так что мы редко спорили, какой выбрать. Мы садились у зажженного камина, она — в свое любимое кресло-качалку, а я устраивалась на кушетке с Джуди под боком. Когда программа заканчивалась, я вскакивала и бежала на кухню, чтобы приготовить горячие напитки на ночь.

А еще мне нравилось ходить по маленьким антикварным магазинчикам, которых было очень много на Смитфилд-Маркет, выбирая для мамы какую-нибудь необычную безделушку или ювелирное украшение.

Друзья, которые у меня появились, и прежде всего Клиффорд, с пониманием относились к тому, что мама не только составляет важную часть моей жизни, но и что мне хочется ввести ее в свой круг. Чувствуя, что матери одиноко, и стараясь скрасить ей досуг, я познакомила ее с друзьями, в надежде что они ей понравятся и в их компании ей будет весело.

Единственное, что омрачало мою жизнь, было сознание того, что мне не хочется всю жизнь работать официанткой. Мне хотелось достичь чего-то большего, и не только для себя, но и для матери. Я хотела, чтобы она гордилась мной, а для этого мне нужна была достойная работа, которая позволила бы мне заботиться о ней.

Незадолго до Пасхи я твердо решила что-то предпринять в этом направлении. Я уже оставила свои амбиции поступить в университет, понимая, что три года учебы пробьют изрядную брешь в нашем бюджете. Без тех денег, что я вносила в семейную копилку, мать не смогла бы выплачивать ипотеку.

Был еще один вариант — поступить в колледж секретарей и получить диплом о среднем образовании, в котором фигурировал бы выпускной возраст восемнадцать лет. Для потенциальных работодателей он был куда более предпочтительным в сравнении с четырнадцатилетним возрастом, который значился в моем нынешнем школьном сертификате. Я уже поинтересовалась стоимостью обучения в частном колледже и рассчитала, что если мне удастся отпроситься из кафе на время летних каникул и устроиться на работу в каком-нибудь курортном местечке, можно будет накопить денег на время учебы. Я решила, что с этим проблем не будет, поскольку в Белфасте, университетском городе, не было недостатка в студентах, желающих подработать во время летних каникул, и меня смогут заменить на время моего отъезда на заработки. Так я смогла бы заработать денег на оплату двух семестров, а на следующий год повторить свой план.

Решительно настроенная, я отправилась к хозяину кафе. Он пошел мне навстречу и даже предложил помощь. У него была дальняя родственница, которая владела пансионом, гордо именуемым «отель», на острове Мэн. Она как раз собиралась нанимать штат на пасхальные каникулы, и с его рекомендацией я могла бы легко устроиться к ней. Правда, он сразу предупредил, что работа будет тяжелее, чем в его кафе, поскольку в таком маленьком пансионе могли держать только двух официанток, которым помимо обслуживания завтраков и ужинов приходилось еще убирать номера и подавать утренний чай.

Зарплата, конечно, была невысокая, зато чаевые хорошие, и я могла бы заработать вдвое больше, чем у него. Он добавил, что если я себя хорошо зарекомендую, то меня смогут пригласить и на лето.

Спустя две недели, с обещаниями регулярно звонить, я села на паром, отходящий к острову Мэн.

Работа в отеле действительно оказалась тяжелой, и мы, две официантки, трудились не покладая рук. Вставали в половине восьмого утра, готовили утренний чай, разносили его по номерам. Затем сервировали завтрак и, лишь когда была убрана последняя грязная тарелка, садились завтракать сами. Ланч не входил в стоимость проживания, и мы полагали, что это и будет наше свободное время. Однако у хозяйки, толстой коротышки с вытравленными перекисью волосами, взбитыми в высокий пучок, щедро залитый лаком, были другие мысли на этот счет.

Раз в неделю надлежит чистить серебро, заявила она. Ее голос, хриплый от постоянного курения, следовал за нами по пятам, куда бы мы ни направлялись, будто хозяйка боялась, что без ее надзора что-нибудь из вещей обязательно пропадет или работа будет не сделана.

Постояльцев она встречала очаровательной улыбкой, которая сменялась суровым взглядом в нашу сторону, стоило гостям отвернуться. Мы только успевали подхватить чемоданы, как она уже выкрикивала приказания срочно проводить семьи в их комнаты. Мы с трудом поднимали по лестнице багаж, который весил, наверное, больше, чем мы сами, и, спустившись вниз, обнаруживали, что уже пора готовить чай.

Вновь прибывшим отдых с дороги был нужнее, чем нам, заявила она однажды, когда мы предприняли робкую попытку попросить о передышке. Она добавила, что мы молодые, а у нее больное сердце. Да и разве нам не нужны чаевые, удивилась она, и мы больше не заикались на эту тему.

Между тем, как я заметила, больное сердце вовсе не останавливало ее, когда она бралась за очередную сигарету или поедала огромные порции пудинга. Каждый раз, слыша ее стенания по поводу того, что она не может носить ничего тяжелого, я втайне ухмылялась: «Кроме самой себя». С каждым днем я со все большим отвращением смотрела на ее оплывшую физиономию и недоумевала, как у такого обаятельного человека, как хозяин кафе, могла быть такая родственница.

Некоторые из постояльцев-мужчин возражали против того, чтобы девочки несли их чемоданы, но она ледяным голосом заявляла, что нам за это платят. Когда мы, поднявшись по лестнице, сворачивали в коридор, оставаясь в зоне слышимости, но вырываясь из-под прицела ее глаз-буравчиков, мужчины хлопали нас по плечу, молча выражая свое намерение освободить нас от тяжкой ноши. Мы благодарно ставили на пол чемоданы, показывали гостям их комнаты, а потом спускались на кухню готовить чай. И снова шли наверх, с подносами в руках, стараясь удержать равновесие на ноющих от боли ногах, и в ушах все звенел голос хозяйки, упрекающий нас в нерасторопности. «Ни минуты отдыха молодым» — таков был девиз этого отеля. Какую бы зарплату она ни выплачивала нам, причем с явной неохотой, почасовые ставки были рассчитаны по минимальной шкале.

Каждый вечер я без сил падала в постель, задаваясь вопросом, удастся ли мне когда-нибудь вкусить прелестей здешней ночной жизни, о которой была наслышана. В тот первый сезон я ее так и не увидела. Когда поток отдыхающих схлынул, она все-таки дала нам свободный вечер на шопинг, и то, как я думаю, только потому, что мне нужно было купить маме подарок, о чем я ей сказала.

Поскольку наша работа начиналась с утреннего чая в восемь утра, а заканчивалась уборкой посуды в половине десятого вечера, нам без труда удалось отложить денег с зарплаты и чаевых. В результате мои накопления оказались даже больше, чем я рассчитывала, и с лихвой покрывали мою будущую учебу в колледже. Зная о том, как хозяйка любит экономить, я попросилась уехать на несколько дней раньше намеченного срока.

Снова в хосписе, вспоминая ту Пасху, я услышала голос юной Антуанетты: «Вспоминай, Тони, вспоминай, что она сделала; вспоминай, каков был ее выбор».