Читать книгу "Пока не будешь счастлив - Анастасия Нуштаева"

прожить день без ошибок просто не могу.

– Алиса, ты не имеешь права так разговаривать! – продолжала Маша.

Она снова орала на меня, но шепотом, потому что в зал зашла Алина. От того, что Маша не выдала меня, хоть и злилась, я так умилилась, что слезы потекли по щекам. Этот мир не заслуживает Машу.

Потом я сделала небывалое – обняла ее так крепко, что хрустнуло что-то и во мне, и в ней.

– Что за телячьи нежности? – услышала я.

Я отстранилась и увидела Алину. Она смотрела на нас, вскинув бровь. Не странно. Я же никогда ни с кем не обнималась. К тому же на людях. А тут так растрогалась.

– Просто Алиса… – начала Маша.

– Очень больно ударилась, – сказала я, задрав рукав.

Алина и Маша одновременно охнули, увидев мои синяки.

– Ни фига себе, – сказала Алина.

– Это обо что? – сказала Маша и, натужно покашляв, добавила: – О дверь, конечно! М-да, Алиса, надо быть осторожнее…

– Нет, – сказала Алина, прикоснувшись к моему предплечью. – Тут, вон, как будто пальцы…

Пока Алина по отпечаткам не вычислила Артема, я натянула рукав обратно и заговорила:

– Да-а-а… эти двери, конечно… поджидают мгновение, а потом как набросятся!

С последним словом я набросилась на Машу, и та взвизгнула, а после мы обе делано рассмеялись. Алина посмотрела на нас сверху вниз (хотя Маша была выше ее!), а затем покачала головой и ушла по своим менеджерским делам.

Мы с Машей переглянулись.

– Спасибо, что подыграла, – сказала я.

– Из…

– И не думай извиняться, – быстро произнесла я.

Потом мы с Машей играли в камень-ножницы-бумага. Делать было нечего. К нам присоединился Глеб (ему тоже нечем было заняться), и мы играли в камень-ножницы-бумага на выбывание. Я победила всего раза три, хотя мы успели сыграть партий сто. Мне катастрофически не везло.

Затем пришла Алина и разогнала нас. Она запретила нам играть в камень-ножницы-бумага, за что я была ей благодарна – не хотелось больше проигрывать. Да и Маша с Глебом были жутко довольные – мне это не нравилось.

Хотя лучше проигрывать в камень-ножницы-бумага, чем мыть пол. В любом случае Алина не спросила, что я предпочитаю, и заняла меня уборкой. Через несколько минут ко мне подошел Глеб с мокрой мерзкой тряпкой. Он только открыл рот, а я уже знала, что он хочет сказать, несмотря на то что эту сценку мы не разыгрывали в прошлых петлях.

– Я не буду протирать елочные игрушки. Отстань.

Глеб недолго помолчал, а потом сказал одно-единственное:

– Ладно, – и ушел.

Мыть пол мне нравилось больше, чем протирать игрушки (как вообще «мыть пол» и «нравилось» оказались в одном предложении?). В общем, я была готова делать все, лишь бы не трогать игрушки.

Маша тем временем сидела на стульчике на хосте и болтала ножками. Она издевалась надо мной и Глебом. В смысле сидела и ничего не делала, в то время как мы тяжело работали. Я готова была наорать на нее, если бы она хоть пискнула в мою сторону. Но Маша, хорошо знавшая меня, даже не смотрела на нас.

Почему я застряла в петле времени в тот день, когда пыли много? Почему нельзя было запихнуть меня в день после генеральной уборки? Правда Алина занимала нас ею, едва мы с Глебом хотя бы на один процент выглядели заскучавшими.

Уборка всегда меня удручала. А ежедневная уборка просто убивала. Я не могла думать ни о чем хорошем, поэтому задумалась о Новом годе.

Почему тридцать первое декабря такой ужасный день? Нет, не так. Почему все радуются новому году, если тридцать первое декабря такой ужасный день? Так правильнее.

Меня раздражают гирлянды, которые мигают так навязчиво, что глаза хочется выдрать. Раздражают елочные игрушки, которые покупаешь, просто чтобы разбить. Раздражает запах бенгальских огней и звук, с которым они затухают. Раздражают фейерверки, которые так громыхают, что лопаются барабанные перепонки. Раздражают взрослые, которые толпятся в магазинах, создавая длиннющие очереди. Раздражают дети за то, что они такие радостные, какой больше никогда не буду я сама. Раздражает Новый год за обман, за чужое счастье и просто за то, что он существует!

К тупым курицам я вышла, едва не плача. Даже они радостно разглядывали наш новогодний декор так, словно он шедеврален, как думает Алина. Счастливыми они будут до того, как увидят меня. Поэтому я не спешила подходить.

Неужели я единственный человек в мире, который ненавидит Новый год? Неужели мне больше не суждено ему порадоваться? Почему другие взрослые могут это делать, а я нет? Я бы не хотела снова стать ребенком, но то время было замечательным. И почему замечательным не может быть все время жизни?

– Добрый день, – сказала я плаксиво и, опомнившись, выдавила улыбку. – Что желаете?

«А у вас есть веганские блюда?»

– А у вас есть веганские блюда? – спросила самая губастая из куриц.

– Да, – сказала я. – Но они вам не понравятся.

Губастая скривила самую выдающуюся часть своего лица.

– Девушка, может, мы сами знаем, что нам нравится, а что не нравится?

– Да, конечно, – сказала я покорно, отчего стало тошно.

Девушки углубились в меню, а я перекатывалась с пяток на носки. Уж чему научила меня петля времени, так это тому, что люди – упертые до невозможности. Я же вправду знаю, как им будет лучше, а они держатся за свое. Не стать мне той, кто исправляет чужие ошибки. Вряд ли вообще чужие ошибки можно исправить. Попробуй со своими разберись.

Тут одна из куриц вырвала меня из тяжких раздумий, спросив:

– А можно из цезаря курицу убрать?

– Можно, – сказала я, чувствуя, что поступаю неправильно.

Все подружки приосанились. Они закажут «Цезарь», будут недовольны, потребуют книгу жалоб, Алина на меня наорет… Нет, все же попробую это исправить.

– Тогда… – начала губастая.

– Погодите! – перебила я, хотя вести себя так с гостями было нельзя.

Получилось громковато. Курицы отшатнулись и нахмурились, хотя я была уверена, что птицы не умеют хмуриться.

– Погодите, – сказала я тише. – Лучше не берите его…

Чтобы внушить им хоть какое-то доверие, я решила немного поиграть. Склонилась над столиком, глянула на Алину, типа боюсь, что она застукает меня за постыдным занятием, а потом обратилась к курицам, смотря поочередно им в глаза.

– Не советую брать «Цезарь» без курицы, – сказала я шепотом, так что девушкам пришлось склониться над столиком, чтобы меня слышать. – Он, понимаете… Листы айсберга гниют, надо их продать… Я бы втюхала их, но не хочу испортить вам праздник.

Затем я выровнялась и с виноватым видом пожала плечами.

Девушки пару секунд