Читать книгу "He как у людей - Ребекка Хардиман"

столу. Видит, как Сильвия — ах ты, коварная предательница! — ласково склоняется над ней с одеялом в руках, как заботливо (теперь очевидно, что заботливость эта притворная, даже издевательская), щелкая во рту своей вонючей сладкой виноградной жвачкой, спрашивает, не нужно ли Милли снять наличные в банке — она, Сильвия все равно едет в магазин, ей это никакого труда не составит.

Она стала жертвой тщательно продуманного коварного мошенничества. Тут не только семнадцать случаев несанкционированного снятия наличных, но и гигантская сумма, взятая взаймы якобы для умирающего ребенка! Кевин, очевидно, был прав с самого начала: Милли уже не в состоянии сама о себе заботиться. Она недееспособна. И просто дура. Старая недееспособная дура, оставшаяся без гроша в кармане.

Сразу дюжина эпизодов с участием ее «подруги» всплывает в сознании Милли, и каждый проходит через этот новый гнусный фильтр, сквозь который становятся видны все темные мотивы ее помощницы, все ее преступные замыслы, отравляющие теперь все теплые воспоминания с самых первых дней. Неудивительно, например, что Сильвия так охотно согласилась прикрыть Милли после аварии у супермаркета, пыталась взять вину на себя и обещала не рассказывать Кевину о машине…

Машина!

Милли открывает входную дверь — ничего, никаких следов взлома. Ну конечно. Сильвия Феннинг входила сюда свободно, по-хозяйски — в любой день и час, когда ей вздумается, взяв ключ из тайника под четвертой плиткой. Она же не дура. Кто тут дура, так это Милли. Она кое-как приподнимает дверь гаража и, пригнувшись, заглядывает внутрь — нет, машина на месте.

Ну конечно: если Сильвия сбежала в Америку, зачем ей машина. И все-таки… Гадкая, мерзкая девчонка! И какая же простофиля Милли Гогарти! Она-то принимала за чистую монету всю эту заботливость, американские угощения и дешевую лесть, пока эта женщина рысью бегала по дому, приносила чай, растирала Милли больные ноги и таскала ей маленькие букетики и пирожные — вероятно, купленные на ее же собственные деньги, — и всегда была готова взвалить на себя дополнительную работу. Как в тот раз, когда взялась наводить порядок в кухонных шкафах. Должно быть, разнюхивала, что где лежит, надеялась отыскать побольше сокровищ.

Милли вдруг обмирает.

Она бросается обратно к столу — теперь уже до боли очевидно, что там все перерыто, видимо Сильвия искала ту самую расписку. В одном из многочисленных уголков секретера находит магнитофонную кассету — «50 классических произведений для релаксации». Сейчас ей не до релаксации: дрожащими руками она открывает футляр. Вот он, ключ от сейфа Питера — медный, крошечный, будто от кукольного домика, — на том самом месте, где она хранила его много лет. Милли сжимает кулак и вскидывает его с торжествующим: «Да!»

По крайней мере, Сильвия все-таки не сумела наложить свои грязные лапы на самую важную для нее вещь.

Милли идет с ключом в комнату Питера: она чувствует, что ей совершенно необходимо подержать кольцо в руках. Учитывая ее нынешнее финансовое положение, его, вероятно, придется вскоре везти в город, к оценщику, хотя сама мысль о том, чтобы заложить кольцо покойного мужа, подаренное ей в самом начале их совместной жизни, вызывает у нее боль.

Через несколько мгновений, стоя перед шкафом Питера и глядя на пустое место рядом с ее туфлями, она понимает, почему Сильвия не взяла ключ. Он был ей не нужен: она удрала вместе с сейфом.

41

— Эйдин?

Кевин деликатно стучит в дверь. На словах это означало бы: «Давай поговорим по-хорошему, детка». Таков его план: нежно, с любовью, как полагается нежному и любящему отцу, уговорить Эйдин выйти из кладовки уборщицы. Другие уже пытались и потерпели неудачу, в том числе директриса, теперь молча стоящая рядом. После утреннего фиаско — отравленная воспитательница на больничной койке, истерическая исповедь подростка, а следом вот эта молчаливая самоизоляция — ее терпение, похоже, уже на пределе. Абсурдность ситуации усугубляет присутствие Роуз Берд, невероятно соблазнительной походкой процо-кавшей через весь кампус в своих всегдашних кожаных лодочках и пушистом белом свитере из ангорской шерсти. Кевину, несмотря на то что подобное безрассудство только что разрушило его брак, нестерпимо хочется погладить этот свитер.

Его продуманный ход встречен полным молчанием.

Как бы ему хотелось сейчас выломать к чертям эту дверь, выволочь свою неуправляемую, своенравную, преступную дочь из кладовки, увезти домой, в Долки, и засадить под домашний арест до конца жизни! Но Кевин Гогарти намерен решить вопрос спокойно и по-взрослому. Он будет опираться на свою душевную связь с дочерью. Он и только он сумеет выманить ее из этого закутка со швабрами, ведрами и дезинфицирующими средствами — не кнутом, так пряником.

Кевин откашливается и стучит снова, так же сдержанно, но по-прежнему безрезультатно. Понизив голос, он обращается к директрисе:

— Возможно, будет лучше, если я поговорю с Эйдин наедине?

Кевин сам ощущает некоторую иронию в своих словах, учитывая, что именно его эпический педагогический провал и привел к нынешнему затруднительному положению. Окинув его сердитым взглядом, пожилая матрона поворачивается спиной и удаляется, шаркая ногами. Ее удобные, практичные туфли при каждом шаге перешептываются, будто заложники, зовущие на помощь сдавленными голосами.

— Мистер Гогарти, — говорит она перед тем, как выйти в коридор, — вы, конечно, понимаете, что это переходит всякие границы.

— Совершенно верно. — Он кивает и улыбается с беззаботным видом, словно они только что познакомились на коктейльной вечеринке и теперь расстаются друзьями.

— Я дам вам еще немного времени, но потом буду вынуждена принять более решительные меры.

— Ясно. Спасибо.

Директриса уходит, а на ее помощницу, присутствие которой только добавляет неприятного волнения в крови, словно он только что хлопнул пару бокалов шампанского натощак, Кевин не решается даже взглянуть.

— Мисс Берд, — зовет ее Мерфи.

Кевин не готов отпустить Роуз, пока она не скажет хоть что-нибудь, хотя он и сам не знает толком, каких именно слов ждет. Нужно как-то дать ей понять, что ничего страшного не произошло (хоть это и неправда), что в будущем между ними возможны вполне цивилизованные отношения, пусть и без особых сантиментов.

— Мисс Берд? — говорит он.

Роуз поворачивается к нему. Выражение ее лица бесценно: в нем, пожалуй, можно разглядеть и неутоленную страсть, но видна и печаль, и дружеская солидарность, и по меньшей мере симпатия, и глаза щурятся по-доброму.

— Не вздумай вякнуть о нас ни одной живой душе, — шепчет она. — Иначе я тебя закопаю, Богом клянусь.

Кевин отшатывается.

Теперь-то он видит, что и прищур был скорее злобным, и неутоленная страсть больше похожа на ненависть. Позже он будет вспоминать этот момент и заново изумляться