Читать книгу "Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…» - Наталья Павлищева"

Утром в город отправились отдельно.

Глядя вслед Одиссею, Евмей даже прослезился, вспоминая, как маленький царевич воспитывал своего Аргуса, пытаясь внушить, что он не овца. Не признался, что это он… Не доверяет? Пусть уж, даже будь Одиссей в женском обличье, Евмей душой бы узнал.

— И богиня, которая Ментором прикидывается, тоже чудная. Другие в лебедей там норовят, Зевс вон в быка, а Афина и в мужика не брезгует, только сандалии никак переобувать не желает, у нее, видишь ли, ножки нежные. Кто поумней, по сандалиям и распознают богиню…

Не хочет Одиссей признаваться, пусть не признается. Телемаху-то открылся, сын отправился за отцом в темноту, долго о чем-то договаривались, но вернулись вместе и довольные друг дружкой. Это хорошо, слишком трудно на Итаке, чтобы сейчас еще отцу с сыном ссориться, Пенелопе, бедняжке, и без того досталось, ни одна женщина столько не вынесла, сколько их царица. А какой была красавицей, такой и осталась. И Телемах прав, никто ей не помогает, разве что старая Эвриклея, но эту ведьму-то богиней даже у самого большого льстеца язык не повернется назвать, хоть все божественные сандалии на себя напялит.

Мысли Евмея перекинулись с Одиссея и Афины на Эвриклею. Он всегда ругал Эвриклею, даже мысленно, когда никто не слышал, но как раз это и было главным доказательством любви свинопаса к няньке.

Меряя шагами тропинку к городу, Одиссей ворчал:

— Женихов развела… одного мужа ей мало, сто восемь человек…

Идущая впереди все еще в образе Ментора Афина усмехнулась:

— Ты не очень-то, а то ведь Пенелопа может тебя и не узнать.

— Чего?! Как это она может меня не узнать?!

— А так! — Афина вдруг повернулась и сунула прямо под нос свой блестящий щит.

С поверхности щита на Одиссея смотрела рожа. Это была именно рожа — пегая, кудлатая, с перекошенным из-за отсутствия трех зубов ртом, выпученными глазами…

— Это я?!

— Нет, я, — огрызнулась Афина, глядя в щит. — Нельзя тебя в таком виде в люди выпускать. Ну-ка, вот так!

Один взмах — и отражение показало не просто рожу, так еще и принадлежащую нищему!

— Это зачем?

А богиня уже с удовольствием наматывала на его голову какую-то отвратительного вида тряпку:

— Так лучше…

Критически оглядев своего любимца, Афина потребовала:

— Похромай!

— На какую ногу?

— Все равно, только не забудь, какую выберешь.

Так он и появился в городе — хромым нищим оборванцем, замотанным отвратительным тряпьем. И только когда стали оборачиваться вслед, сообразил, что в Итаке нищие наперечет, проще было бы спрятаться в образе купца, но теперь поздно, оставалось только хромать дальше.

Закончилась красная нить! Это было настолько неожиданно, что Пенелопа даже растерялась. Привыкшая, что работа движется очень медленно, она не заглядывала в корзину с клубками, в последние годы та была позорно полна…

Покрасить уже спряденные нити, таких много? Но это потеря времени, а у нее на счету каждый день!

Пенелопа бросилась на рынок, там можно купить недостающую нить, Итака богата и ткаными изделиями, и нитями, не зря царица столько лет учила женщин острова работать на совесть.

Она скользила по рядам, цепко выискивая нужный оттенок среди разложенных клубков, когда вдруг… Пенелопа замерла, шедшая следом Евринома перепугалась:

— Что, царица?

— Нет, ничего. Кажется, там нужный цвет.

— Там?

Пенелопа показывала туда, где и пряжи-то не было. Что это на нее нашло? Евринома не обратила внимания на поспешившего скрыться в толпе нищего оборванца с головой, по самые брови закутанной в старую тряпку.

Они купили нити, но царицу словно подменили, она не проронила ни слова, остаток дня просидев за работой. Умелые руки вспомнили свое мастерство, покров был закончен!

Снова встал вопрос: что теперь?

Одиссей был сам не свой, Афина с трудом его успокоила. Все после того, как неожиданно на рынке столкнулся с Пенелопой почти нос к носу. Он успел укрыть лицо тряпкой, отвернуться, но забыть то, как выглядит жена даже после стольких лет, не мог!

— Афина, она не постарела совсем! Красивая, молодая, все такая же стройная! А я?! Я-то что?! Я ей не нужен, она просто выгонит меня, нет, даже не допустит! Зачем я ей?!

— Прекрати истерику, хлюпик!

— Кто?

— Размазня!

— Кто?!

— Дерьмо!

— Так бы и сказала… Что делать-то?

— Собраться с мыслями и чувствами и идти во дворец.

— Не узнают.

— А к чему тебе, чтобы узнали? Там Телемах, забыл, что договорились встретиться?

— Нет, не забыл…

— Чего сидишь?

— Уже идти?

— О, боги, да за что же выпустил этот противный мальчишка свои стрелы в нас с Пенелопой?!

— Какой мальчишка, какие стрелы?! — вернулся от двери Одиссей.

Богиня уперла руки в прозрачные бока:

— Эрот, гаденыш! Уши пообрываю, вот только с тобой разберусь. Иди уж, наказание Зевсово…

Пенелопа работала, а мысли были далеко от покрова. Она узнала Одиссея в нищем оборванце. Сердцем узнала, не по внешнему виду. Он мог принять облик старухи или вообще горгоны Медузы, все равно узнала бы. Но он не подошел, даже не намекнул. Почему?! Почему Одиссей в городе тайно, почему не приходит во дворец и к ней?

Пенелопа резко поднялась и подошла к окну. Внизу стражник гнал прочь какого-то бродягу. Того самого, с тряпкой на голове!

Вот оно! Крикнула, чтобы пустили, отправила Эвриклею вымыть ноги путнику… Почему старуху? Если сознается, то ей, Эвриклея самая подходящая.

Осторожно выглядывая в щель, Пенелопа увидела все: старуха узнала по шраму на ноге, дернулась, перевернула таз с водой, Одиссей стал в чем-то быстро и горячо убеждать… Эвриклея вернулась в дом сама не своя, но на вопрос Пенелопы, что случилось, быстро замотала головой:

— Ничего, просто стара я стала, неуклюжа, ты уж прости, царица.

— Стара, говоришь? Неуклюжа?

— Да, да…

А оборванец все прятал лицо под накидкой.

Неизвестно, что сделала бы Пенелопа. Но вернулся Телемах. Мать забыла обо всем:

— Зачем ты приехал?! Зачем вернулся?!

— Ты не рада мне?

— Рада, сын, рада, но здесь тебе опасно.

— Не больше, чем тебе. Слышал, ты покров закончила?

Ей хотелось поговорить совсем о другом, но вокруг были слуги, стоял Ментор (или Афина, кто их разберет, за столом Пенелопе не были видны сандалии), пришлось просто кивнуть: