Читать книгу "Станислав Лем – свидетель катастрофы - Вадим Вадимович Волобуев"

съезде <…> Выходит, когда Фаст[496] был коммунистом, писал хорошо, и наоборот <…> Курцио Малапарте[497] умер в лоне католической церкви, а не коммунистом <…>». В заключение Ивашкевич пригрозил опубликовать свои претензии в ближайшем номере «Твурчости»[498]. В общем, польские и советские писатели продолжали взирать друг на друга как обитатели разных планет, несмотря на принадлежность к одному блоку.

«Русский вопрос» оставался очень болезненной темой на протяжении всей истории ПНР. Явная политическая зависимость от СССР и широкая популярность антисоветских настроений заставляли всячески его избегать, чтобы не вбивать клин в «польско-советскую дружбу». Упоминавшийся уже Липский заявил в феврале 1959 года без обиняков, комментируя деятельность Клуба кривого колеса: «Мы не будем обсуждать российскую тематику, так как это может вызвать проблемы и об этом нельзя говорить откровенно»[499]. А когда в августе 1960 года Федецкий на пресс-конференции в СПЛ поведал о творческих спорах среди советских поэтов и пожаловался на некачественные переводы в СССР польской поэзии, пресса не осмелилась цитировать его слова – к вящему удовлетворению посольства Советского Союза[500]. Издательство же Министерства обороны, взявшись печатать «Солярис», в августе 1960 года потребовало от Лема поменять англосаксонские фамилии героев на русские – видимо, чтобы лишний раз засвидетельствовать преданность «старшему брату»[501]. В сталинские времена подобная угодливость перед Москвой вообще была чем-то само собой разумеющимся, – недаром же в «Астронавтах» все командные посты занимают русские.

Долгожданная экранизация «Астронавтов» не принесла Лему ни денег, ни творческого удовлетворения, – более того, взбесила, о чем он и заявил в майском интервью 1960 года, которое перепечатали семь польских газет[502]. Лем даже требовал убрать свое имя из титров[503]. Однако эта экранизация и вышедший одновременно фильм Стэнли Крамера «На берегу» наконец-то обнаружили то, что в романе Лема можно было разглядеть изначально, но все делали вид, что не замечают: Лем описал последствия ядерной войны, которая может вспыхнуть не только (и не столько) между капиталистическими странами, сколько между двумя идеологическими лагерями. В 1951 году, когда книга вышла, любое предположение о том, что война между капитализмом и социализмом может привести к уничтожению цивилизации, беспощадно каралось. В СССР об этом заговорили только после смерти Сталина, а XX съезд КПСС сделал такой взгляд официальным, провозгласив курс на мирное сосуществование двух систем. Но лишь в 1960 году скромный публицист провинциальной польской газеты и неудавшийся конкурент Лема, Леонард Жицкий, вдруг заявил: да ведь Лем за шесть лет до Невилла Шюта – автора бестселлера, по которому Крамер снял фильм, – изобразил ядерный апокалипсис![504] «Фильм „Безмолвная звезда“ (по „Астронавтам“) имеет много недостатков. Слишком театральный и насыщенный техникой. Не знаю, каков фильм „На берегу“. Кажется, его покажут и в Польше», – подытоживал свои впечатления журналист[505]. На берегах Вислы «Безмолвную звезду» показали в марте 1960 года. Это стало большим событием, однако критики (в том числе Щепаньский в «Тыгоднике повшехном») фильм разгромили: для пережившей кризис 1956 года страны идеологическая заточенность восточногерманского кинополотна выглядела архаично – Курт Метциг умудрился снять более соцреалистический фильм, чем даже собственно роман Лема. Творение восточногерманских кинематографистов упрекали в схематизме, плакатности, навязчивом дидактизме и отсутствии психологической глубины у героев, а еще – в визуальной примитивности и блеклости. Разве что «Трыбуна люду», как ей и полагается, разместила позитивный отзыв[506]. Тем не менее декорации, созданные художником-постановщиком Анатолем Радзиновичем (который потом поработает с Вайдой над «Пеплом»), оказались достаточно эффектными, чтобы Голливуд в том же году перемонтировал «Безмолвную звезду» в свой фильм «Первое космическое путешествие на Венеру»[507].

В том же 1960 году – феноменально быстро, что говорило о большом спросе на Лема, – сборник «Вторжение с Альдебарана» без рассказа «Патруль», но зато с пьесой «Существуете ли вы, мистер Джонс?» увидел свет в СССР (постаралось издательство «Иностранная литература»)[508]. Мало того, журнал «Юный техник» в трех номерах напечатал фрагменты «Магелланова облака» в переводе все той же Зинаиды Бобырь, а «Детгиз» издал роман полностью (в переводе Л. Яковлева, который, что интересно, загадочную «механоэвристику» заменил на кибернетику)! Советский читатель наконец-то узнал и навсегда полюбил творчество Станислава Лема. Параллельно шли переиздания «Магелланова облака» в ГДР, польским фантастом заинтересовались в ФРГ, а чехословацкие кинематографисты взялись делать по роману фильм, даже не уведомив автора. И все это благодаря произведению, которое Лем уже перерос идейно и литературно. В итоге Лем даже позволил себе приобрести гэдээровский «Вартбург», да еще в модификации «экстра» (что потом ему аукнулось проблемами с заменой запчастей).

В конце 1960 – начале 1961 года Лем написал «Рукопись, найденную в ванне» (в то время повесть называлась «Космическая миссия»). Будучи в Закопане, он давал ее читать Котту и автору детективов Мацею Сломчиньскому – оба были едины во мнении, что в социалистической Польше эту вещь никогда не издадут. Тогда Лем добавил вступление, где изобразил дело так, будто речь в повести идет о Пентагоне, а саму рукопись анализируют археологи далекого будущего, изучающие время до уничтожения всей бумаги на Земле, сожранной инопланетной бактерией (явное заимствование у Яна Карчевского, который в «Бацилле» описал аналогичную катастрофу, случившуюся с золотом)[509]. Ранее, в 1960 году, Лема в Кракове посетил сотрудник советского журнала «Иностранная литература» Е. Трущенко, предложивший отправить что-нибудь новенькое в Москву. И вот 24 февраля 1961 года Лем написал в редакцию журнала (по-русски): «<…> Сейчас заканчиваю редакторскую работу над фантастической повестью, тематика которой, по-моему, довольно необычна. Она называется „Космическая миссия“. Представьте себе эпоху, довольно далекую от нашей, когда от капитализма осталось уже довольно мало: почти одни штабы – прежде всего, разумеется, Пентагон. Этот Пентагон, размещенный на каком-то искусственном спутнике или, может быть, напротив, закопанный глубоко в землю (даже это засекречено), вместе со всей массой своих военных специалистов занимается <…> шпионской деятельностью. Ну а так как собственно военная деятельность, то есть подготовка агрессии, перестала быть актуальной, то остается только шпионить. Но и шпионить уже не за кем, так что сотрудники этого несчастного Пентагона шпионят друг за другом: никто никому не доверяет, ключи у всех фальшивые и т. д. Весь этот сюжет возник в связи с ситуацией, сложившейся в прошлом году, как, впрочем, я и пишу во вступлении; повесть должна быть сочетанием гротеска, сатиры и научной фантастики и посвящается мысленно создателям „Мидаса“ – первого искусственного спутника-шпиона. Не знаю в точности, когда эта книга выйдет. А так как мы неоднократно посылали свои книги за границу для перевода раньше, чем