Читать книгу "«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - Марина Евгеньевна Козлова"

Летом 1946 года за дело взялось только что созданное Политуправление СВАГ. Начались вызовы на партбюро, разборы персональных дел, посвященные борьбе с «бытовой распущенностью» и «компрометацией офицера Красной Армии»647. Оказывается, нельзя больше терпеть, «когда немецкие дети наших офицеров называют папами»648, а советские офицеры вместо того, чтобы постигать премудрости марксистско-ленинской науки на занятиях, мечтают о встрече с любимой немецкой девушкой и по ночам строчат ей письма: «…прошу извинить меня за то, что я не пришел на вокзал. Я не мог придти, потому что не было свободного времени. У нас была лекция… Нелегко сидеть, смотреть на часы и думать, когда же кончится эта проклятая лекция. Моя дорогая, приходи ко мне в свободное время и расскажи, как прошла твоя поездка. Я жду тебя. Если меня не будет дома, то ты подожди у меня в комнате. Перо плохо пишет, да и пишу без словаря, может быть я сделал много ошибок…»649

Некоторые «аморалисты», вызванные в партбюро, рассказывая свои истории, старались подчеркнуть пролетарское происхождение немецких подруг: «…познакомился на пляже в июле 1945 г., 17 лет, дочь рабочего печника. Живет на окраине Берлина в хибарке. За время пребывания с ней я ей приобрел меховое пальто, туфли, платье, одним словом одел. По вопросу запрета сожительства с немками не был поставлен в известность, и со мной никто об этом не беседовал. Мне было только сказано, что находиться с ними в общественных местах запрещается. Только после совещания, проведенного генералом Труфановым (Н. И. Труфанов – в то время начальник Отдела комендантской службы федеральной земли Саксония. — Авт.) …мне стало известно, что сожительство с немками запрещено. Узнав об этом, я в конце мая отправил ее в Берлин». Подобное поведение было названо «утерей бдительности» и «бытовым разложением». Напрасно офицер надеялся, что рабочее происхождение его знакомой, ее социальная близость избавят от сурового партийного осуждения650.

Любовь приводила и к трагическим последствиям. Застрелился замполит военной комендатуры. Расследование пришло к выводу, что причина самоубийства в том, что связь с немецкой семьей зашла слишком далеко и, понимая всю глубину своего «падения», офицер «не нашел мужества во всем сознаться»651. Капитан Ш. был выведен за штат и должен был «убыть в резерв», но отъезд откладывал. Так и не уехал, а был найден мертвым «у себя на квартире вместе с немкой». Самоубийство. Влюбленные оставили записки: «Это не метод, другим не советую, но что поделаешь, если не входят в чувства человека. Кому какое дело, если это не во вред моей Родине»; «Дорогие родители и брат! Не сердитесь на меня, что я готовлю вам сегодня боль и разочарование. Может быть вы сможете меня понять – для меня так лучше. Я очень люблю Костю. И так мы останемся вместе, поминайте меня с любовью…». Отношения влюбленных продолжались полтора года. Капитан ничего не скрывал, открыто жил с любимой женщиной и до поры до времени против них «никто ничего не предпринимал»652. Подобное «отсутствие реагирования» очень возмущало авторов доносов. Один из них докладывал в политотдел: «…лейтенант И., проживающий в Карлсхорсте ведет себя недостойным для офицера Красной Армии образом. И. связался с немкой, которую привез с собой… Она сейчас проживает вместе с ним в одной квартире… Некоторые работники отдела и, в частности, начальник сектора кадров, знают о нетактичном поведении лейтенанта И., но никаких мер не принимают и тем самым потворствуют тому, чтобы указанные выше безобразия продолжались». (Помета на доносе: «Срочно расследовать, не разглашая источник»653.) Потворствовали, видимо, многие, возможно разделяя точку зрения капитана Ф., который заявил замполиту, что «если бы он полюбил немецкую девушку, то женился бы на ней и добился бы принятия ее в русское подданство»654.

Не видел ничего плохого в своих «политически позорных», запретных отношениях и обычный солдат из военной комендатуры, говоривший своей немецкой подруге: «Жаль, что только англичане могут жениться на немках, а русским не разрешают, я бы сейчас женился на тебе»655. И главный инженер крупнейшего завода, попросивший у консула разрешения официально жениться на немке. «До какой жизни дошел этот человек!» – возмущенно вопрошал на партактиве начальник управления, где работал проштрафившийся656. Хотя теоретически до февраля 1947 года жениться на иностранных гражданах было разрешено. Но не на немках же! Возможно, схожие ситуации, возникавшие после войны, ускорили принятие лаконичного и безапелляционного указа Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1947 года, запрещавшего жениться на иностранцах (весь текст запрета поместился в одной строчке). Сталин в этом случае не стал утруждать себя объяснениями. Нельзя и все!

Военная цензура вылавливала недопустимые на советский взгляд письма, а политорганы должны были разыскивать авторов и принимать меры: «…мой единственный, хороший Александр! Сегодня день твоего рождения, и все мои мысли сейчас только с тобой. Я умру, если мы скоро не увидимся. Было бы лучше, если бы я тебя никогда не знала. Возвращайся скорей или напиши мне и я приеду к тебе сама. Целую. Всегда твоя Лизелотте»657; «…дорогая Урсула, у меня есть друг, с которым я дружу 6 месяцев. Мы почти всегда вместе, поэтому у меня так мало времени. Я почти никогда не бываю дома. А если я дома, то и он со мной. Он не немец. Но по-немецки говорит очень хорошо, так что с ним можно беседовать так как с настоящим немцем. Кто он – я думаю ты догадываешься… Ты знаешь, что мы находимся в русской зоне и, кроме того, у нас здесь запрещено гулять с русскими. Русские офицеры получают наказание, потому что они все хотят иметь немецких женщин… Если бы ты его увидела, то ты тоже влюбилась бы в него. Он еще молод – 23 года… Если бы ты знала его характер, то тогда не отказалась бы от него. Он выглядит очень элегантно… Он не пьет и не курит, конечно, такие у них бывают на тысячу один. Звать его Петр. Имя, которое мне нравится… Дорис»658. Обычная переписка, без всяких идеологических нюансов. Показавшаяся тем не менее чрезвычайно опасной и требующей, по мнению партийных органов, «расследования и принятия мер». Простой смертный не смел вносить коррективы в «образ врага» и даже его женской половины. Учет и классификация врагов были исключительной прерогативой власти, и инакомыслие в этом вопросе было нетерпимо.