Читать книгу "В тени Холокоста. Дневник Рении - Рения Шпигель"

Как можно быть влюбленной полтора года? Что за идиотский вопрос! Только теперь ты по-настоящему умеешь любить. Я… Ну, мне кажется, я потеряла голову. Но нет, все реально, пульсирует, кипит жизнью и любовью, и юностью. Я чувствую, как будто еду в карете или несусь сквозь ветер и дождь. А о Зигу, о моем самом чудесном в мире, я писать не могу, не могу перевести дыхание, не могу найти слова. Я могла бы раствориться в собственной нежности, влечении. Сегодня была готова его задушить, но что я тогда буду делать? Зигушка, на самом деле я пишу это для тебя и только для тебя! Я раскрыла тебе свое сердце, ты мне так дорог! Я счастлива, счастлива, и мне легко и… Мечты! Глупые, безумные, прекрасные мечты! Всё.

Заберусь на подоконник —Нет – еще куда повыше:На покатую на крышуСамой развысокой башни!И оттуда я, как ветер,И подую, и присвистну,Бой часов средневековых —Это тоже голос мой.Слышишь, милый,Дин-дон?Это радости звон,Это колокол любвиНа целый мир звенит.А эти колокольчики —Дили-дили-дон-дон —С моей душою братья.Мне только восемнадцать —И не могу молчать я —Поведаю тебеО том, что всем на светеПо страшному секретуДавно уже известно:Весенний теплый ветерЛетит лучей быстрее,А с этим ветром, милый,И я лечу к тебе.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

После сегодняшнего дня. завтра

Мне страшно. Я действительно боюсь за себя. Ночью думала писать, писать, писать, но писать не смогла. Потому что знаю, как сосредоточены мои мысли. Подумать только, весна и мечтания, которые бродили по луне и звездам и в мире, теперь соединились в одном крепком объятии! А теперь воображать – недостаточно, сейчас я хочу, чтобы он был рядом. Это было бы для меня лучше всего, а так мне только хорошо. Но вчера – я этого не забуду, Зигуш, – вчера была весна!

Не понимаю, почему цветыНе распускаются у ног твоих.Гордая моя птица, мой май,Мой ангел ты, мой весенний рай.

Я подавляю в себе этот крик. Я бы выбежала в поле, раскинула бы широко руки и кричала как безумная. Май! Рай! Весна! Вееесна! А потом… Еще одно такое же объятие. В котором было бы всё. Господи! Какая я ужасная!

Получила открытки от мамочки и Тицу. Печальные открытки, ужасные! А я, их дитя, чувствую себя так великолепно и радостно?! Это страшный грех. Простите меня. Потому что я…

Я счастлива —На чердаке, в подвале,Среди врагов.Я жалкий житель гетто,Но с любовью в сердце,И потому мне милЖестокий мир,И потому тепло мне,И не страшно упасть на дно,Носить позорную повязку —Да что угодно.

Нет, все же это не то, что я хочу написать.

Есть новость у меня.Да вы послушайте!В ночи пролился дождь —С грохочущими грозами,И в голове моей фиалки зацвели.Не знаю, почему, но поутруВсе стало светло-розовым,А голова – как чашечка цветка.И я ловила взгляды недовольныеИ слышала я возгласы тревожные:«Смотрите! До чего она легка,Светла и весела!Какая странная! Поосторожней с ней!»

Кузины, тетушки и прочая родня —Все обсуждают и стыдят меня.Какой позор на целый долгий род!Ничто теперь от слухов не спасет!

Я знаю: мне бы спрятать радость,Глаза бы опустить печальноИ штопать, штопать бесконечноДырявые чулки, вздыхаяОб участи людей тяжелой,О глупости войны жестокой.Мне плакать бы. Но для чего?Ведь я себе давала слово,Что сердце я освобожуОт грусти и тревог бесцельных,Что сердце – только для любви,И нет в нем места для другого.

В моей петлице —Цветок весенний,И я рисую сердца повсюдуИ в них пишу яОдно лишь имя —Твое.

Надо заниматься физической работой. Вы мне поможете, Булуш и Господь.

24 апреля 1942 г.

Ты был у Зигуша дома. Зигуш знает тебя! О, рай! О, май! О, весна! Уже достаточно… Вы мне поможете, Булуш и Господь.

26 апреля 1942 г., понедельник

Не знаю, с чего начать! Надо собраться с мыслями и себя собрать, надо заставить себя выразить все. На самом деле это последнее восклицание о рае, мае и весне было последним. Сначала мне было ужасно. Я хотела тебя порвать, сжечь, уничтожить за то, что ты выдал мои секреты. Как ты мог? В конце концов, ты в самом начале мне обещал сохранять верность. По какому праву ты так бесстыдно раскрыл свои страницы? Когда я подумала о том, что кто-то ворвался (ну да, ворвался) в мой личный, очень интимный мир, нет, я почувствовала не пустоту, а страшный, жгучий стыд. Это прошло, это ощущение вскоре ушло. Знаешь, я думала, что он способен меня понять лучше, чем кто-либо. В самом деле, я думала, он единственный человек, который может меня понять. Он знает меня очень хорошо, пугающе хорошо. И он добрый, любящий, понимающий и… Разве сегодня он не поцеловал меня как отец, муж, мать?

Ах, вообще не хочется писать. Мне надо обдумать кое-какие ужасно приятные мечты. Но надо писать для облегчения и осветления души, чтобы все стало ясно. Правда, я сейчас не описываю подробности, не могу. (Зигмунт, в конце концов, ты хотел, чтобы я выросла.) То, что я пишу, – честно, это правда, остро прочувствовано, но… (все-таки есть «но»), мне кажется, я что-то утратила, совсем капельку веры в тебя. Раньше я доверяла тебе свои мысли, мысли, которые даже сама еще не думала, а сегодня я этого делать не хочу, не могу… Нет, ты не виноват, мой дорогой Дневник, это не ты, а я и… нет, только я. Теперь я об этом забуду. Хочу забыть, хочу тебя словесно обнять и сказать: «Спасибо, мой дорогой друг, за то, что ты позволил Зигу заглянуть мне в душу».

Сегодня мы пришли к взаимопониманию. Я знаю, мы уже давно понимаем друг друга, но эти слова не сложились вместе. Еще я знаю, что ищу работу, и знаю, зачем эта работа мне нужна. Ведь я это я, и я знаю, почему я что-то делаю. Но подумай, Зигу это тоже знает! Это возмутительно – и в то же время прекрасно. А откуда он это знает? Как я сказала, он меня знает очень хорошо. Ах! Ты знаешь, что на деле это было впервые?! Значит, сбылось. Ты знаешь, что приехала кузина Зигмунта, она живет у них, и мне придется с ней встретиться?