Читать книгу "Поезд сирот - Кристина Бейкер Кляйн"

Голландик рассказал мне, что, живя на улице, никогда не чувствовал себя таким одиноким, как подростком в Миннесоте. В Нью-Йорке мальчишки постоянно подшучивали друг над другом, делились едой, одеждой. Он тосковал по людскому окружению, по шуму, по хаосу, по черным «фордам», громыхающим по бетонке, по сладкому запаху арахиса в сахаре, который поджаривали на лотках уличные торговцы.

– А ты, тебе хотелось вернуться? – спрашивает он.

Я качаю головой:

– У нас была такая тяжелая жизнь. У меня о ней не осталось добрых воспоминаний.

Он притягивает меня поближе, гладит пальцами по мягкой белой тыльной стороне запястья.

– А как ты думаешь, твои родители когда-нибудь были счастливы?

– Может, и были. Не знаю.

Он отбрасывает волосы с моего лица, проводит пальцем по подбородку и говорит:

– А я бы с тобой везде был счастлив.

Хотя он часто говорит такие вещи, я ему верю. И я понимаю с ясностью, приобретенной в собственном браке, что мои родители никогда не были счастливы вместе, да, пожалуй, и не могли бы быть, как бы ни сложились обстоятельства.

Погожий полдень в начале декабря, я в магазине занимаюсь проверкой накладных с Маргарет, нашей остроглазой бухгалтершей. По полу разбросаны квитанции и расписки; я пытаюсь решить, увеличить ли заказ на женские брюки по сравнению с прошлым годом, рассматриваю популярные модели в каталоге, в «Вог», в «Харперс базар». Звук радио приглушен; играет популярная музыка, но тут Маргарет вдруг поднимает руку и говорит:

– Погоди. Слышишь?

Торопливо подходит к приемнику, усиливает звук.

– Повторяю: экстренное сообщение. Президент Рузвельт выступил с заявлением по поводу японского воздушного налета на Перл-Харбор в штате Гавайи. Кроме того, японская авиация совершила налет на позиции армии и ВМФ на острове Оаху. Число жертв пока неизвестно.

И после этого мир меняется.

Через несколько недель в магазин заходит повидаться Лил, глаза красные, на щеках следы слез.

– Ричарда отправили вчера, я даже не знаю куда. Выдали ему номер для почтовых отправлений, который мне ни о чем не говорит. – Рыдая в измятый белый платочек, она продолжает: – Я думала, что эта дурацкая война уже закончилась. Почему им понадобился именно мой жених?

Я обнимаю ее, она прижимается к моему плечу.

Куда ни глянь – плакаты, призывающие к самопожертвованию и поддержке армии. На многое вводят карточки: на мясо, сыр, масло, жир, кофе, сахар, шелк, нейлон, обувь; весь наш бизнес мгновенно меняется с появлением этих тоненьких голубых брошюрок. Мы учимся обменивать товар на карточки, выдаем красные жетоны в обмен на красные купоны (на мясо и масло), синие жетоны в обмен на синие купоны (консервы). Жетоны сделаны из прессованного древесного волокна, размером с десятицентовик.

В магазине мы устраиваем сбор дамских чулок, недолго бывших в употреблении, – материал пойдет на парашюты и канаты; собираем олово, сталь, прочий металлолом. По радио постоянно звучит «Буги-вуги-багл-бой»[13]. Я меняю ассортимент в соответствии с требованиями момента, заказываю большими партиями подарочные карты и бланки для авиаписем на тонкой голубой бумаге, десятки американских флагов всех размеров, тушенку, теплые носки, игральные карты – их вкладывают в благотворительные посылки, которые отправляют за океан. Наши грузчики разгребают снег на подъездных дорожках, разносят продукты и товары.

Мальчишки из выпускного класса записываются добровольцами и уплывают в Европу, каждую неделю в церковном подвале, или в вестибюле «Рокси», или у кого-то на дому устраивают прощальный ужин. Одним из первых уходит Дуглас, кавалер Джуди Смит. В день, когда ему исполнилось восемнадцать, он отправился на призывной пункт и записался на военную службу. Следующим отправляется сорвиголова Том Прайс. Незадолго до отправки я встречаю его на улице, и он говорит, что не видит в этом вообще ничего плохого: война – это способ узнать мир и поучаствовать в приключениях вместе с другими классными парнями, да еще и за деньги. Об опасности мы не говорим, я представляю ее себе как какой-то мультик: свистят пули, все бойцы – герои, они бегут через завесу огня, оставаясь неуязвимыми.

В добровольцы записывается четверть моих одноклассников. А потом объявляют призыв, уходят и другие. Мне жалко парней, которые страдают астмой, тяжелым плоскостопием или тугоухостью – я вижу их в магазине: все их друзья ушли, а они бесцельно блуждают между полками. В обычной гражданской одежде они выглядят потерянными.

Голландик не разделяет общего воодушевления.

– Пусть они сами за мной придут, – говорит он.

Я не верю в то, что его призовут, – ведь Голландик учитель; его место в классе. Но скоро становится ясно, что это только вопрос времени.

В день его отправки в Форт-Снеллинг в округе Хеннепин на курс боевой подготовки я снимаю кладдах с цепочки на шее и заворачиваю в кусочек фетра. Засовываю ему в нагрудный карман и говорю:

– Теперь часть меня всегда будет с тобой.

– Я буду беречь его пуще жизни, – говорит он.

Письма, которыми мы обмениваемся, исполнены надежды, нежности и невысказанного ощущения того, какую важную миссию выполняют американские военные. Он описывает этапы подготовки: прошел медкомиссию, получил высокий балл по механике. По итогам его направили во флот – заменить тех, кто погиб в Перл-Харборе. Через некоторое время его отправляют поездом в Сан-Диего, проходить техническую подготовку.

А когда через полтора месяца после его отъезда я сообщаю в письме, что беременна, Голландик отвечает, что он сам не свой от счастья. «Мысль, что в тебе растет мой ребенок, помогает мне пережить самые тяжелые дни, – пишет он. – Я теперь знаю, что меня наконец ждет семья, и это усиливает мою решимость выполнить свой долг и вернуться домой».

Меня не отпускают усталость и тошнота. Хочется полежать в постели, но я знаю, что легче ходить и что-то делать. Миссис Нильсен предлагает переехать обратно к ним. Говорит, что будет за мной присматривать и кормить: они обеспокоены тем, как я исхудала. Но мне легче жить одной. Мне уже двадцать два года, и я привыкла к взрослой жизни.

Проходят недели, дел у меня все больше: долгие рабочие часы в магазине, по вечерам работа с добровольцами – собираю металлолом, посылки для Красного Креста. А внутри не смолкает гул беспокойства. Где он? Чем сейчас занят?

Голландику я не пишу о плохом самочувствии, о постоянной дурноте, врач говорит: это значит, что ребенок развивается прекрасно. Вместо этого я пишу о лоскутном одеяльце, которое шью для малыша: сперва вырезала узор из газеты, потом из кальки, которая сама приклеивается к материалу. Узор я выбрала с имитацией плетения по углам – будто корзинка, а по краю – пять полос ткани. Очень жизнерадостные цвета – желтый, синий, персиковый и розовый ситец, а в середине каждого квадрата – бежевый треугольник. Члены кружка миссис Мерфи (я там самая молодая участница и почетная дочь, они праздновали каждое важное событие в моей жизни) шьют его с особым тщанием, вручную кладут аккуратные мелкие стежки – дополнительное украшение поверх основного узора.