Читать книгу "Формула. Универсальные законы успеха - Альберт-Ласло Барабаши"

Другой сюрприз им преподнес сам исследователь, когда они пришли взять у него интервью. Они ожидали увидеть надменного интеллектуала или грозного «доктора Эйнштейна» — в конце концов, его теории «разрушили пространство и время», — а вместо этого встретились с человеком в потертой, неброской одежде, который с детским восторгом играл на скрипке и был «застенчив» в разговорах с прессой, часто отвечая на вопросы со смущенной улыбкой. Как можно проще объяснив теорию относительности, он робко добавил: «Надеюсь, я сдал экзамен». Он был простым, забавным и стеснялся направленных на него объективов. Он также сыпал прекрасными высказываниями, которые хорошо смотрелись в печати.

На следующий день имя Эйнштейна появилось в передовице The Washington Post. «Профессор Эйнштейн приехал и объясняет теорию относительности», — объявила на первой странице The New York Times и добавила в подзаголовке: «Тысячи людей часами ждали физика и его спутников, чтобы радушно встретить его в Америке». Тон статей неожиданно поменялся — теперь Эйнштейна описывали исключительно с симпатией. Он перестал быть ученым снобом. Теперь он был мечтателем, художником, «проницательным физиком», остроумным и эксцентричным собеседником. Он был харизматичным и популярным. С этого момента Эйнштейна повсюду встречали как кинозвезду.

Никто не описал природу славы Эйнштейна лучше Чарли Чаплина, который десять лет спустя принимал ученого в Голливуде. Пока они ехали по городу, столпившиеся на тротуарах люди встречали их с огромным энтузиазмом. «Они радуются нам обоим, — сказал Чаплин. — Вам они радуются, потому что никто вас не может понять, а мне — потому что меня понимает каждый».

До приезда в Нью-Йорк Эйнштейн был физиком. Его имя фигурировало только в новостях о теории относительности и научных прорывах. На следующий день после нашумевшей встречи парохода Эйнштейн попал на первые полосы всех газет.

И все же, когда я читаю пожелтевшие страницы, на которых описывается прибытие Эйнштейна в Америку, у меня возникает вопрос: почему 20 000 обычных ньюйоркцев устроили «массовые волнения» по случаю прибытия относительно безвестного физика? Почему они взяли отгулы, чтобы приветствовать скандального ученого?

Правда в том, что они собрались не ради него. Стоя на тротуарах, люди махали немецкому физику, но немногие знали, кто перед ними. Непреходящая слава Эйнштейна основана на колоссальной ошибке: люди встречали не его.

* * *

Двадцать лет назад я совершил открытие, которое изменило направление моей карьеры. Я ехал на первую в своей жизни научную конференцию в статусе преподавателя и был преисполнен страха. Меня пугала не дорога, а конференция.

Мне было двадцать семь лет. Я всего несколько месяцев работал доцентом в Университете Нотр-Дам. Я всегда был целеустремленным и не терял времени даром, а потому окончил аспирантуру менее чем за три года. Пожалуй, только эти два фактора и могли помочь мне устроиться на преподавательскую должность. Я сделал на них ставку не потому, что они были моими лучшими достоинствами, а потому, что других у меня просто не было. Скорость требует жертв. Хотя формально я стал преподавателем, по сути я оставался нервным и застенчивым ребенком. Да, я опубликовал сорок статей, но не знал, как спросить у незнакомца дорогу. Время от времени мне приходилось заходить в здание администрации, чтобы заказать ключи или забронировать аудиторию для лекции, но я быстро перестал туда наведываться, поскольку выглядел там таким потерянным, что всем казалось, что я просто студент, который зашел не туда. Вместо этого я звонил всем по телефону, задавал вопросы неуверенным, совсем не своим голосом, а затем старался как можно быстрее положить трубку.

Подъезжая к Сент-Луису, где в тот год проходила конференция Американского физического общества, я издалека увидел знаменитую арку. Я обрадовался ей, потому что она была мне знакома по открыткам и давала крошечный луч надежды, что я сумею проехать по маршруту, который заранее записал. Раньше я не бывал в Сент-Луисе, но, хотя это было до повсеместного распространения навигаторов, я не слишком волновался о том, как найти отель. Я больше переживал о том, с кем говорить на конференции и куда садиться за обедом. Со стороны город казался совсем маленьким — сетка улиц и переулков, немного зелени, приятные парки, — а потому найти дорогу не представляло труда. «В конце концов, я стал преподавателем, — твердил я себе. — Если я собираюсь рассказывать своим студентам об устройстве мира, мне пора повзрослеть».

Само собой, я нашел дорогу в отель и даже понял, как добраться до конференции. К обеду я решился на кое-что совсем для себя нехарактерное. Если уж мне придется есть свой сэндвич в компании незнакомца — что уже вселяло в меня ужас, — то почему бы не познакомиться с одним из моих кумиров, уважаемым ученым, присутствующим на конференции? Вопреки желанию сердца, которое гулко стучало у меня в груди, я представился и спросил, есть ли у него планы на обеденное время.

«Боюсь, что да», — ответил он, и я мысленно дал себе подзатыльник за то, что вообще посмел предположить, что светоч науки захочет поболтать с юнцом, которого в жизни не встречал раньше.

Но затем, словно между делом, он приветливо улыбнулся и сказал, что свободен за ужином.

Следующие пять дней были полны сюрпризов. Люди не просто хотели поговорить — они часто с интересом меня слушали. Они были открыты новым идеям и не скрывали своего любопытства. Ученых интересовали те же вещи, что и меня. Они делились опытом, давали мне советы и диктовали телефонные номера. Эта конференция стала моим первым практикумом по сетевой науке, которая стала работой всей моей жизни.

Некоторые люди рождаются с талантом к налаживанию связей. Я не из них. Мне пришлось учиться заводить знакомства. С той самой конференции в Сент-Луисе я упорно развивал этот навык. Хотя тогда я еще не знал этого, та поездка стала моим первым практическим уроком по механизмам, подталкивающим успех. Одной результативности было недостаточно. Если я хотел, чтобы моя работа имела вес, мне нужно было налаживать связи с людьми, которые могли признать мои заслуги. Если я хотел обеспечить успех другим, мне нужно было открыто аплодировать их достижениям. Я был участником обоих аспектов Формулы — как индивид и как часть коллектива. Именно принцип «ты мне, я тебе» обеспечивает нам успех и определяет наши судьбы.

Я не просто цинично рекламирую «нетворкинг» в поверхностном и упрощенном смысле. Если мой успех определяется коллективом, а не отдельными людьми, то хочется предположить, что моя результативность, талант или страсть к работе не играют никакой роли. Мне нужно лишь связаться с верными людьми и сказать им ровно то, что они хотят услышать, после чего успех будет нарастать снежным комом. Однако, как гласит третий закон, такой подход работает лишь до определенного момента. Если вы хотите долгосрочного успеха, нужно показывать результаты. Ваш продукт должен обладать прекрасным потенциалом и конкурентоспособностью.

Вы также можете переиграть своих соперников, умело используя маркетинг или так хорошо устанавливая связи, что никто не усомнится в качестве вашего продукта. Но истинный двигатель успеха — третий закон: потенциал усиливает принцип предпочтительного присоединения. Они укрепляют друг друга, а потому надеяться на успех, имея в активе лишь один из этих факторов, — все равно что умножать число на ноль. Это не дает вам… ничего.