Читать книгу "Разоблачение Тисл Тейт - Кейтлин Детвейлер"

– С тобой останутся все воспоминания обо мне. И все воспоминания твоего папы. Это уже больше, чем порою остается другим.

– Но я хочу еще и новых воспоминаний.

– И я. Но запомни самое важное: идеальной матерью меня не назвать, но я всегда тебя любила и всегда буду любить. Я верю всем сердцем, что на этом наша история не заканчивается. Будет что-то новое. Когда-нибудь. Когда настанет нужный момент. И у нас с твоим папой тоже много всего вереди. Прошу тебя, обнимай его вместо меня каждый день. Говори, что любишь его. Будешь это делать?

– Да. – Мэриголд обняла маму еще сильнее, стараясь запомнить все ощущения этого момента: как их руки и бедра идеально ложатся в общий силуэт, как ее подбородок уютно укладывается в изгиб маминой шеи. – Я буду помнить, что ты любишь нас, – сказала Мэриголд, – если ты пообещаешь всегда помнить, что я тебя простила. Что даже, если ты не была идеальной, для меня ты была совершенно идеальной мамой.

– Я буду помнить, – ответила Вайолет и тоже заплакала. – Я всегда буду это помнить.

Только напечатав последнее слово, я замечаю, что рыдаю в голос и слезы капают с подбородка прямо на клавиатуру. Мэриголд прощается со своей мамой, и это очень похоже на мое собственное прощание с моей, и чудовищную важность этого момента пока сложно даже осмыслить. Я вскакиваю с кресла, распахиваю окно. В комнату врывается холодный воздух, и я глубоко вдыхаю его, закрыв глаза. Прохлада не просто приятна, она мне необходима. Сейчас гораздо холоднее, чем в последний раз, когда я выходила на улицу; такое ощущение, что я моргнула – и на землю упала зима. А впрочем, уже наступил декабрь, так ведь? Получается, мы с папой забыли про День благодарения. Или по крайней мере забыла я, а папа и Миа не хотели меня беспокоить. В любом случае мы обычно праздновали его с семьей Лиама. Возможно, папа решил, что будет слишком тяжело заводить новую традицию в этом году. И он был прав.

Я оборачиваю шею шарфом и оставляю окно открытым. Я снова сажусь за стол, сохраняю документ и закрываю его, потому что пока не знаю, что делать дальше. Камера все еще работает. Она видела все: и то, как я печатаю, боясь дышать, и мои рыдания. Еще несколько месяцев – да что месяцев, даже недель – назад я страшно стеснялась бы такого поведения. Я бы щелчком прервала запись, удалила бы файл и начала бы заново, вернув себе самообладание. Но я уже не та Тисл. И я еще не закончила.

– Значительную часть моего детства папа был подавлен. Так он переживал горе, это было совершенно нормально и ожидаемо. Конечно, ему должно было быть грустно. Он потерял любовь всей своей жизни и оказался перед необходимостью в одиночку воспитывать маленькую дочь. Но я подумала, что смогу облегчить его страдания. Я подумала, что, если позволю ему опубликовать эту книгу, он добьется успеха, которого заслуживает, и заработает так необходимые нам деньги, что так я осчастливлю его навсегда. Я решу все наши проблемы. То, что я сделала, неправильно. Это безнравственно. И к тому же это ничего не изменило. Я не психотерапевт. Такие вещи не решаются никаким волшебным образом.

Я делаю глубокий вдох. Мне нужно еще столькому научиться. И папе тоже. Мораль этих историй: не всегда можно бороться в одиночку. Иногда битва бывает слишком сложной.

– Простите меня. Мне противна мысль о том, что я всех обманула. Но я сделала то, что, по моим ощущениям, должна была сделать, чтобы снять часть груза с папиной души. Я не ожидаю, что вы меня простите, я просто хочу, чтобы вы задали себе следующий вопрос: «На что вы готовы были бы пойти ради людей, которых любите?» Ответ может вас испугать.

Вот и все. Я сказала все, что было на душе. Я хватаю телефон и выключаю камеру. Не знаю, что дальше, что теперь произойдет. Моей задачей было закончить книгу, и я это сделала. Поэтому я предпринимаю единственное разумное действие: я падаю на кровать и натягиваю на голову одеяло, чтобы отгородиться от всего остального мира. И засыпаю.

Двадцать один

В следующие два дня я делаю все то, что не успевала в последние дни. Я подолгу принимаю ванну, сплю после обеда и заказываю доставку еды вместе с папой, хотя приемы пищи с Мией – бедной Мией – чаще всего проходят в полной тишине. Я все еще слишком злюсь, чтобы о чем-то разговаривать, но чувствую себя слишком одиноко, чтобы полностью игнорировать отца. Да, он совершил много ошибок, но причины у него были весьма веские. Он хотел защитить меня. Защитить маму.

Еще я сортирую входящие письма. Гневные послания от читателей отправляются в папку, которую я когда-нибудь прочту (а может, и не прочту). Все, что приходило от Сьюзан, Эллиота или моего рекламного агента до обнародования правды, тоже уходит в отдельную папку, потому что теперь они совершенно потеряли смысл. Устаревшие новости из прежней жизни. И вот больше ничего не остается. Нет вестей от друзей, от обеспокоенных блогеров, писателей, книготорговцев. Не то чтобы я чего-то такого ожидала, но все же. Их отсутствие причиняет боль.

Сегодня мы с папой и Мией ужинаем суши и смотрим «Сайнфелд». Я предложила этот сериал, потому что мне было интересно с ним познакомиться после прочтения маминых заметок. Скорее всего это совсем несущественное упоминание, но мне так хотелось бы посмотреть все, что было важно для мамы. Папа, кажется, с большой радостью воспринял эту идею.

Я жду перерыва между сериями, когда Миа разговаривает по телефону в комнате, и тогда произношу:

– Я закончила книгу.

– Ну, я надеялся, что именно этим ты и занималась все это время. – Отец делает вид, что спокоен, не отрывает взгляда от экрана телевизора, но я замечаю осторожную улыбку на его лице. – Я не хотел тебя беспокоить и мешать процессу.

– Так ты знал?

– Я не знал, но подозревал.

Какое-то время мы сидим молча.

– Ну? – спрашивает папа, поворачиваясь ко мне.

– Ну?

– Можно мне прочесть концовку?

– Я думала, ты на меня разозлишься. За то, что я написала ее сама. За то, что начала это делать до того, как ты стал обсуждать варианты выхода из ситуации со Сьюзан и Эллиотом.

– Я совсем не злюсь. Честно говоря, я считаю, что ты справилась бы с этой задачей лучше кого бы то ни было.

Я не знаю, как на это ответить, поэтому просто поднимаюсь в свою комнату за ноутбуком.

– Я внесла много изменений и в то, что ты написал раньше, но ты пока просто прочти последние несколько глав. Жду от тебя беспристрастной честности, – говорю я и ставлю ноутбук на подставку папиного инвалидного кресла, подвинув мышку к его руке так, чтобы ему было удобнее ей пользоваться. – Я написала это в основном для себя, так что, если там все плохо, то большой разницы в этом, в принципе, нет.

Но на самом деле мне вовсе не кажется, что там все плохо. Возможно, я нахожусь во власти иллюзий. Концовка получилась очень личная, поэтому она, разумеется, дорога мне. Что вовсе не означает, что она объективно хороша. Но я чувствую всем сердцем: концовка получилась правильная. Такая, какая должна быть.