Читать книгу "Стазис - Вадим Картушов"

– Один рыжий. Татуированный. Имени не спросил. Другой мелкий блондин.

– Рыжий! – сказал князь с облегчением. – Как же, помню. Пьянь и кретин, но талантливый был! Наверное. Мне его мастер нахваливал. Говорит, будущий тактик. Но есть подозрение, что это его внебрачный сын. Он его пристраивал всюду и нахваливал. У обоих будки рыжие.

Синклер промолчал.

– Ладно, мне все равно никогда не нравился тот рыжий хотень, – продолжил князь. – Но тебе повезло, что мастер обороны уехал. Он бы, возможно, захотел тебя убить. Он и так тебя давно недолюбливает. Ты вообще замечал, что тебя никто не любит? Не пора ли пересмотреть свою социально-общественную парадигму?

– Переживу, – сказал Синклер.

Князь ловко спрыгнул с трона. Стало видно, какого он маленького роста. Он отошел за трон, порылся там и вернулся с яблоками в руках. Одно из них князь уже с аппетитом поедал.

– Будешь? Антоновка, – предложил князь.

– Не люблю антоновку, – сказал Синклер и поморщился. – Кислые.

– Ужели ты не патриот? – закричал князь. – Ты, может, и березки не любишь? Ты, может, педераст? Стража! Отрубите ему голову!

Автоматчики у дверей залы угодливо захихикали.

– Люблю березки, – сказал Синклер.

– Ладно, обмен любезностями закончен, – сказал князь.

Он перестал хихикать, отбросил яблоко и нахмурился. На лбу прорисовалась суровая вертикальная складка. Князь стал похож на Наполеона.

– Повторяю. С чем пожаловал?

– Тебе нужно объединиться. С Распутниками. И запросить помощь у Рубак. И других нижегородцев. Собрать Юродивых. Помириться с Бородачами. И вообще всеми. До кого дотянешься.

– Объединиться с Распутниками? – расхохотался князь. – Единственный шанс объединиться с Распутниками – это вложить мой нефритовый жезл в ротовую полость Соловьева. Вернуть его, так сказать, на законное место. А когда он закончит с моим жезлом, пусть две роты бойцов будут ссать ему на лицо, чтобы продолжить ритуал объединения. А когда они закончат…

– Я был в Москве. Стазис. Идет на прорыв.

– Сколько было тех прорывов, справлялись всегда, – сказал князь. Он был недоволен тем, что его перебили.

– С этим. Не справишься, – сказал Синклер.

Два. Слышался там, где мертвец обретал свой кров

Тополь рос прямо напротив нашего окна. Я выдумывал про него разные сказки. Каждая из них была продолжением следующей, перетекала из одной в другую. Могучий дух принца-защитника покидал тополь, но его место занимал смелый маг. Принцесса сумела освободиться, но колдунья заключила ее любимого в дуб, и принцесса умоляла колдунью поселить ее в рябине рядом с дубом. Иногда сказки смешивались, воин-защитник боролся с колдуньей, а смелый маг помогал им.

Потом пришли таджики с пилами и спилили мой сказочный тополь. Сказали, он представлял опасность – мог рухнуть на дом во время шторма или вроде того. Без тополя вид из окна стал сиротливым. Дети загрустили, и я тоже загрустил.

Ты помнишь палисадник? Тебе разрешают там помнить? Впрочем, здесь уже нет особой разницы. Это все неважно. Я даже не понимаю, кому пишу это. Так. Не отвлекайся. Если начну отвлекаться, они снова придут, и я не успею дописать.

Однажды я не выдержал, поехал на садовый рынок и купил там саженец тополя. Выбирал долго. Я начитался всяких статей в Сети и переживал, что возьму плохой саженец. Я знаю, что тополя нельзя сажать рядом со зданиями. Но эти панельки через несколько лет все равно бы снесли, правильно?

Вечером мы все вместе вышли в палисадник. Я выкопал яму, посадил дерево, рассказал младшей и старшему новую сказку о нем. Еще мы повесили туда маленький колокольчик. Он звенел на ветру.

Ты иногда проходишь мимо нашего дома? Скажи, тополь все еще там? Колокольчик звенит, когда дует ветер?

Просто я больше ничего не слышу. Может быть, это точка безумия, может быть, это совесть моя.

Просто иногда мне кажется, что теперь там растет осина.

4

Крувим

В детстве над Крувимом постоянно смеялись или издевались. Причин тому было несколько.

Во-первых, у него отчаянно невнятная дикция. Слишком неразборчивая дикция даже для малого пацана. Лавочники, к которым мама посылала его за молоком и тушенкой, громко ругались и посылали по матери.

– Вынь хрен изо рта и скажи нормально, – говорил один лавочник.

– Он небось сахар просит, – говорил другой с жалостью. – Слышишь – ёнка, да ёнка.

Они не понимали, что бормочет маленький тощий заморыш, вместо молока отпускали масло, а вместо тушенки – жженку, жженый сахар, который давали сосать от кашля и просто так вместо конфет. Иногда Крувим все-таки добивался нужных продуктов, отчаянно мыча и жестикулируя. Но иногда стеснялся и боялся настаивать, смирялся, и тогда они с мамой три дня подряд сосали жженку. Мама не ругалась. Если удавалось добыть писчей бумаги, то мама писала заказ на ней. Крувим просто молча отдавал лавочникам записку. Но он любил рисовать зверей и деревья, так что бумаги постоянно не хватало.

Во-вторых, не повезло с именем.

Крувим – это даже не имя, а дрянь какая-то. Мама называла сына «херувимчик». Долго Крувим думал, что это и есть его имя. Другие дети спрашивали, как его зовут. Крувим отвечал: «Херовинтик». Этим он определил свое прозвище вплоть до совершеннолетия.

Еще он был маленького роста, чем заслужил к прозвищу вторую часть – Половинтик. Херовинтик-Половинтик. В общем, даже мило, хотя и не спасало. Крувим все равно ночами мечтал взять всех этих лавочников, злых детей, связать нога к ноге и выбросить в реку. Он бы обязательно так сделал, будь большим и сильным.

Учитель Радислав Владимирович единственный кроме мамы жалел Крувима. Он гладил бороду, задумчиво тер подслеповатые глаза, глядя на него. Однажды сказал:

– Ты чего-то рассказываешь, а чего – вообще не понять ни разу.

– Я знаю, – угрюмо ответил Крувим.

– Щас, погоди секунду, – сказал учитель и медленно, с кряхтением пошел в заднюю комнату.

Детей он учил прямо во дворе собственного дома. Специально для этого врыл несколько столов и скамеек. Местные мамы нарадоваться не могли на Радислава Владимировича. Он занимал детей на треть дня и платы не требовал. Жил неплохо при этом, благодарные родители сами несли еду и одежду. Не все, но те, кто имел возможность.

– Ты же музыку любишь слушать, Крувим? – спросил вернувшийся учитель.

Он что-то прятал за спиной.

– Люблю, – сказал Крувим.

Он поглядывал на учителя настороженно.

– На-ка вот, держи, – сказал Радислав Владимирович и показал гитару. – В библиотеке самоучитель есть, возьмешь потом. Ты, Крувим, раз говоришь не очень, ты петь попробуй. Под гитару петь – это самое оно! Все девки дают.