Читать книгу "Приговор некроманту - Владислав Жеребьев"

– Конечно, были!

– Подождите. Это не весь вопрос. Были ли при Коте бумаги, схожие с записями и выкладками магов?

Вольф шумно выдохнул через нос.

– Не было.

– А снадобья, традиционные некромантские снадобья, список которых имеется в разделе запрещенных в любом магистрате или учебном заведении?

– Нет.

– Присутствовали ли вы, или кто-то еще из здесь находящихся, в момент пробуждения и оживления усопшей? Были ли вы свидетелем того, что усопшая встала, открыла глаза или по-иному проявила то, что ожила?

– А как же шар? – опешил от такой наглости Вольф.

– Шар – это сателлит, голос, нечто постороннее. С таким же успехом можно было бы обвинить эхо в картавости.

В зале послышались первые робкие смешки, и я в первый раз за все время увидел, что откровенно неприязненные и злобные взгляды, которые публика бросала на меня, сменились наконец удивленными, а порой и сочувственными. Кое-кто даже начал понимающе качать головой и делать мне ободряющие знаки. Щека болела. Я был за решеткой и парализован. Меня судили за то, что я не совершал. Очень достоверная, подробная кома. Быть беде.

– И последний вопрос. – Адвокат буквально сиял от счастья. – Найдены ли были при моем подзащитном, а также в комнате, что он снимал, артефакты, снадобья и тотемные предметы, как то: сердце летучей мыши, глаз василиска, замороженный крик петуха или молочные перепонки нетопыря?

Вольф сжал кулаки так, что ногти врезались в ладони и на пол упала алая капля крови. В моем мозгу вдруг что-то вспыхнуло, тревожно забилось раненой птицей, и я явственно почувствовал: «Нельзя оставлять кровь. Опасно. Убрать, затереть, выжечь кислотой». Мысли эти принадлежали не мне и ввели меня в состояние полнейшей растерянности.

Тем временем мой адвокат продолжал наступать.

– Так что, уважаемый Глава? Было ли хоть что-то из перечисленного мной или то, что господин консультант, – кивок в сторону Длиннобородого, – мог бы счесть за принадлежности и компоненты, используемые в некромантии?

– Нет, – вымученно, сквозь зубы выдал Вольф.

– У меня все, ваша честь.

Это было чистой воды безумием, бредом, галлюцинацией. Можно было сослаться на это, и я тщетно цеплялся за крохотный шанс своей привычной реальности. Казалось бы, еще немного – и тебе в глаза ударит свет фонарика, а кто-то мутный, через марлевую повязку, произнесет: «Зрачки реагируют на свет». Этого не происходило. Скамья была жесткой, во рту – неприятный привкус крови, и в боку отчаянно кололо из-за невозможности поменять позу.

Сначала выступал обвинитель. Вольф рвал и метал, поносил меня грешного, Грэма и любое проявление магии. Речь его была пылкой и подошла бы для площади, с факельными шествиями и пением гимнов. Зал проводил здоровяка бурей аплодисментов. Далее говорил Грэм, и вопреки напыщенным речам старшины он оперировал сухими фактами, за что тоже сорвал бурю оваций.

– Суд удаляется на время для вынесения приговора, – пискнул секретарь из пыльного угла, и, как только человек в парике и смешных штанах вышел, в зале поднялся гвалт.

Грэм тем временем подошел к моей клети и довольно кивнул.

– Держись, Кот! – довольный собой зашептал адвокат. – Одна высокопоставленная особа заинтересована в твоей защите, в обмен на некоторые услуги. Если я выиграю дело и ты поможешь, то золота у тебя будет больше, чем ты можешь себе представить.

Я в отчаянии замычал, однако мои потуги были ошибочно приняты за согласие, и Грэм кивнул и неспешно удалился. Время тянулось медленно, даже разговоры в зале успели затихнуть, и, когда собравшиеся начали было скучать, снова появился судья.

– Суд идет!

Все снова повскакивали с мест, послышалось шарканье ног и скрип отодвигаемых скамей. Сидящим остался только я, и мне, признаюсь честно, роль безмолвной куклы начала надоедать.

– Я вынес решение, – произнес мужчина в парике.

В голове моей мелькнуло: «Вот сейчас мне дадут последнее слово, и я попытаюсь доказать этим людям, что все это досадное недоразумение и все само собой разрешится», однако суд этот был какой-то неправильный, так же как и все, происходившее вокруг.

– Я изучил все предоставленные материалы, – хорошо поставленным голосом профессионального оратора начал оглашать свой вердикт человек в веселеньких штанах. – Учел предоставленные доказательства и отсутствие таковых, а также выслушал доводы защиты и обвинения и постановил…

Судья выдержал театральную паузу, стараясь накалить обстановку до предела, что у него с успехом получилось. В воздухе буквально звенел вопрос, и все без исключения устремили свои взгляды на судью, жадно ловя каждое его слово.

– Маг и кудесник, по родовому прозвищу Серый Кот, из рода Котов и школы Кота, ранее известный как Карл Монтегю, выпускник академии магии и подданный его величества, обвиненный в использовании запретной в королевстве некромантии…

Слова судьи звучали внутри моей головы похоронным боем.

– …в силу всего вышесказанного, признается виновным в занятии магией порочной, черной и запретной!

Снова воцарилась тишина, и я услышал, как кто-то из особо впечатлительных слушателей грохнулся на пол.

– Однако, учитывая безгрешное прошлое Карла Монтегю и рекомендации его преподавателей и клиентов, я вынес следующее. Маг Серый Кот лишается своего истинного имени, и никто более не вправе называть его именем, данным от рождения. Клеймом ему будет имя Дома, и все, кто с ним будут общаться впредь, под страхом смерти не назовут черного колдуна светлым человеческим именем, данным отцом и матерью при рождении! Так же подсудимый, Серый Кот, приговаривается к мере наказания в виде заключения в тюрьме «Черные скалы» сроком на десять лет, без возможности обжалования данного приговора в любой вышестоящей инстанции. Приговор вступает в силу немедленно.

Осознав, что я только что получил срок за какого-то Серого Кота, будь он неладен, и вынужден буду находиться в тюрьме, я еще более опешил, когда увидел, что все, вместо того чтобы поздравлять Вольфа, бросились хлопать по плечу и жать руку адвокату.

Глава 3. Дворцовые интриги и прочие недостатки

Как я оказался в камере, не помню. Серые каменные стены, испещренные странными надписями и пентаграммами, крохотное зарешеченное окошко под потолком, в которое могла проскочить разве что мышь, да грубо сколоченные нары, заваленные гнилой соломой, вот и весь антураж моего узилища. Совсем забыл про смердящее человеческими испражнениями отверстие в дальнем и самом грязном углу камеры. Несло от него так, что мне пришлось даже закрыть рукой нос. С этим жестом пришло осознание того, что я более не безвольная марионетка. Я вскочил и бросился к двери, а когда оказался рядом, что оказалось не сложно – камера моя была едва ли три шага в длину, меня вдруг отбросило назад, и я сильно приложился головой о камень.