Читать книгу "Трагедия Белого Юга. 1920 год - Николай Карпов"

У казачьей старшины были другие намерения. Еще после Февральской (1917 г.) революции и в начале Гражданской войны наибольшую популярность среди казаков приобрели те политики, которые стали усиленно ратовать за создание Юго-Восточного Союза. Их целью было обособление казачьих земель от центральной российской власти и создание своего государства как автономного федеративного образования в составе России или вовсе без нее. В это же время новое хождение получила и идея возврата так называемого «казачьего присуда».

На волне сепаратизма эти деятели были избраны в представительные органы власти своих областей и теперь, пользуясь определенной поддержкой казачьих масс, требовали от атаманов создавать казачьи армии и ни в коем случае не отдавать их в подчинение добровольческому командованию, настаивали на том, чтобы рассматривать Добровольческую армию как временного попутчика в борьбе с большевиками. Потом, когда разгорелась Гражданская война, эти деятели требовали оборонять от большевиков только границы своих республик и сулили казакам безбедную жизнь без России.

Поначалу наибольшие трения на этой почве возникли у командования Добровольческой армии с донскими руководителями и особую остроту приобрели при атамане Войска Донского генерале П.Н. Краснове. Идея создания Юго-Восточного Союза в то время воплощалась крайне медленно, дальше организационных съездов и конференций дело не продвигалось, и Краснов выступил с новой инициативой. Он стал ратовать за создание Доно-Кавказского Союза. Таким образом, он хотел как бы реанимировать до конца не созданный Юго-Восточный Союз и в то же время получить в предполагаемом новом государственном образовании дополнительные для Дона преимущества. По этому поводу Краснов опубликовал свою декларацию, в которой претендовал на обширные не казачьи территории России. В пункте 15 ее прямо говорилось: «Границы Доно-Кавказского Союза очерчиваются на особой карте, причем в состав территории Союза входят Ставропольская и Черноморская губернии, Сухумский и Закатальский округа и, по стратегическим соображениям, южная часть Воронежской губернии со станцией Лиски и городом Воронежем, а также часть Саратовской губернии с городами Камышином, Царицыном и Сарептой.

Эти действия вызвали бурный протест Деникина. Не возражая в принципе против Доно-Кавказского Союза как средства для объединения усилий в борьбе с большевиками, он вместе с тем был категорически против планов Краснова по расчленению России. Он потребовал включить в состав Верховного Совета Союза, как высшего органа его, представителя Добровольческой армии — военного губернатора Ставропольской губернии, объявить о временном характере Союза (впредь до воссоздания России). Кроме того, Деникин предлагал себя как командующего всеми вооруженными силами Доно-Кавказского Союза. Однако Краснов проигнорировал все эти требования и пожелания.

Не меньшее, если ни еще большее, возмущение у добровольческих руководителей вызывала дружба Краснова с немцами — недавними врагами, все еще оккупировавшими ряд областей России и Украины. Свою точку зрения на роль немцев в борьбе с красными атаман изложил в августе 1918 г. на заседании Донского Войскового Круга. Он заявил, что борьба с большевиками может быть успешной только в том случае, если казаков и добровольцев реально «подопрут» уже находящиеся в России немцы.

Он критиковал Деникина за его стремление силой заставить казаков подчиняться себе. Краснов считал, что Деникин вообще не разобрался в особенностях русской революции. «Генерал Деникин, — писал он впоследствии, — в борьбе с большевиками давал классовый, а не народный характер и при таких условиях, если его не подопрут из вне иностранцы, должен был потерпеть крушение. Боролись добровольцы и офицеры, — то есть господа, буржуи против крестьян и рабочих, пролетариата, и, конечно, за крестьянами стоял народ, стояла сила, за офицерами только доблесть. И сила должна была сломить доблесть».

Теплые отношения Краснова и немцев были выгодны им обоим. В обмен на донское зерно, мясо, жиры и другие продукты сельского хозяйства атаман получал так необходимое ему оружие. Причем немцам это ровным счетом ничего не стоило. Оружие тоже было русским, захваченным немцами в качестве трофеев в Первую мировую войну. Когда Краснова на августовской 1918 г. сессии Круга Спасения Дона упрекнули за его связь с немцами, к которым Добровольческая армия продолжала относиться как к захватчикам, он с горечью отвечал: — «Да, да, господа, Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, Донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии!».

Свою заинтересованность в союзе с немцами Донской атаман, говоря о себе в третьем лице, объяснял так: — «Атаман смотрел на немцев, как на врагов, пришедших мириться с протянутою для мира рукой, и считал, что у них он может просить, но когда пришли союзники, то на них он смотрел, как на должников перед Россией и Доном, и считал, что они обязаны вернуть свой долг и с них можно требовать».

Однако Деникин, как и все руководство Добровольческой армии, считал, что Краснов нужен был немцам лишь как средство для разложения добровольческих соединений и частей, которых они рассматривали как своих потенциальных противников. В августе 1918 г. они даже направили Донскому атаману ноту, в которой потребовали разоружить добровольцев и убрать их с территории Дона.

Отношения Краснова и немецкого командования развивались по восходящей линии и с согласия атамана немцы решили на донской земле сформировать послушные себе русские соединения и части как альтернативные по отношению к добровольческим. Краснов легко согласился на это, так как лучше других знал, что его казаки не хотят воевать за пределами донских земель, а новые формирования можно отправить туда. Планировалось создать Южную армию, состоящую из трех корпусов. В случае их удачного наступления против Красной Армии Краснову потом было бы гораздо проще подключиться к ним со своей Донской армией. Первым, на немецкие деньги, стал формироваться корпус, который громко наименовали Астраханской армией. Во главе ее стоял астраханский князь Тундутов. Армия имела промонархическую ориентацию, и немцы, как в прочем и Краснов, рассчитывали, что в нее начнут «перетекать» от Деникина те, кто хотят реставрации в России царской власти, начнутся конфликты с противниками монархии и в результате произойдет разложение Добровольческой армии.

Действительно, после того как стало известно, что денежное содержание у Тундутова в два раза больше, чем у «добровольцев», некоторое количество офицеров перебежали в Астраханскую армию. Занять должность командующего армией согласился генерал А.А Павлов. Что же касается князя Тундутова, то, как писал генерал Деникин, он «... оказался человеком пустым и недалеким, готовым на всякую интригу и очень плохим организатором. Он играл роль не то царя, не то полубога у калмыков, то предлагал себя и всех калмыков в полное распоряжение атамана (Краснов. — Я.К.), носился с фантастическим проектом создания особого Юго-Восточного союза, возглавляемого «великим Атаманом», то напротив, грозился идти со своими калмыками против войска Донского. Его калмыки были босы и оборваны, сидели на двухлетках и трехлетках, большинство не имело седел и оружия. Он был не страшен и не опасен, но беспокойства и тревоги доставлял много. Астраханский «корпус» численностью около трех тысяч пехоты и тысячи конных, несмотря на всю безалаберность управления, все-таки хорошо дрался и довольно крепко оборонял восточные степи за Манычем».