Читать книгу "Восхождение в горы. Уроки жизни от моего деда, Нельсона Манделы - Ндаба Мандела"

В ответ на акции протестующих Колледж Святого Сердца распахнул свои двери ученикам всех рас. Они сделали это одними из первых, поэтому многие члены АНК отправили туда своих детей. В те годы АНК был одной большой семьей. Мы, дети, не понимали степени нависшей над нами угрозы, но наши мамы были умными и бдительными и считали своим первым долгом поддерживать и защищать друг друга. Внуки Уолтера Сисулу и Джейкоба Зумы, членов АНК, отбывавших наказание вместе с моим дедом на острове Роббен, были моими друзьями, и все мы учились в Колледже Святого Сердца, расположенном в Обсерватории, пригородном районе минутах в десяти от нашего дома.

Мы с друзьями слышали о восстании в Соуэто и других ожесточенных боях между протестующими и полицией. Мы дрались на палках – только вместо «полицейских» и «воров» у нас были «полицейские» и «протестующие» – и разыгрывали во дворах жестокие сцены, которые каждый день видели по телевизору. Мы хвастались, что сможем победить целую армию, если она только приблизится к нашему дому.

Однажды осенним днем 1992 года (лето у нас заканчивается в апреле, то есть это был, наверное, май), играя с друзьями в футбол, мы увидели, как прямо на нашей улице собирается марш протеста. Мы стали думать, не присоединиться ли к ним. Сами мы тогда учились в начальной школе – нам было лет по десять, – и мы все еще боялись своих мам, бабушек и теток. Нам не хотелось попасть в какую-нибудь неприятность и тем самым вызвать их гнев. Но потом мы подумали: «Да ведь мы же уже взрослые! Мы – воины!» И побежали по улице.

Марш был не очень многолюдным – всего лишь небольшая группка, человек восемьдесят – сто лет двадцати, они распевали песни, размахивали знаменами и что-то хором скандировали. Мы подстроились под их шаг и стали маршировать вместе с ними, подпевая и подхватывая их лозунги. Так мы прошли два или три квартала, как вдруг увидели огромный желтый «Хиппо», вывернувший из-за угла прямо на нас. Тут пушка его резко крутанулась: «Пах! Пах! Пах!» Над нашими головами зашипели канистры со слезоточивым газом, и в следующий момент воцарился хаос. Люди с криками бросились врассыпную, ослепленные газом, в отчаянии пытаясь скрыться от «Хиппо». Кто-то спотыкался и падал, другие помогали им подняться.

Мы с друзьями, как стайка перепуганных птенцов, сгрудились и припустили к дому. Мы были всего в нескольких кварталах от того места, где играли все утро. «Хиппо» взревел и рыкнул, чуть замедляясь на перекрестке, но мы не останавливались, лишь изредка бросая беглые взгляды через плечо. Мы все бежали и бежали вперед, из глаз текли слезы, в горле першило, нос, казалось, был забит раскаленной лавой. Добежав до двери нашего дома, откашлявшись, отплевавшись и изрыгнув из себя содержимое желудка, мы заверили друг друга: «Нет-нет, я вовсе не плачу! Это просто слезоточивый газ!» Нам было не страшно – наоборот! Мы были в восторге – теперь-то мы стали настоящими солдатами! Теперь мы знали, что такое слезоточивый газ.

Все это случилось в считаные минуты, и самым примечательным во всей этой истории было то, что она была совершенно непримечательной в мировом масштабе. Я сомневаюсь, что об этом происшествии рассказали хотя бы в вечерних новостях. Всего лишь незначительная стычка, одна из многих в череде ежедневных беспорядков, рейдов и жестоких столкновений. В моей памяти она занимает особое место лишь потому, что это «История о том, как я в первый раз вдохнул слезоточивый газ». В первый – но не в последний.

ТАКОВА БЫЛА ЖИЗНЬ ПРИ АПАРТЕИДЕ. ПОЛИЦИЯ МОГЛА В ЛЮБОЙ МОМЕНТ ВОРВАТЬСЯ В ЧЕРНЫЙ КВАРТАЛ И ПРОЧЕСАТЬ ВСЕ ДОМА, А ЕСЛИ КТО-ТО ВОЗРАЖАЛ, ИХ ИЗБИВАЛИ И АРЕСТОВЫВАЛИ. Единственным способом, каким белое меньшинство могло контролировать черное большинство, было держать их в постоянном страхе, бедности, унижать, десятилетие за десятилетием убеждая их в собственной неполноценности. Были среди белых и те, кто ненавидел апартеид и знал, что происходящее неправильно. И, разумеется, если взглянуть с точки зрения логистики и экономики, апартеид невыгоден. Те, в чьих руках была власть, знали, что рано или поздно это закончится, только не знали как. Для них единственным способом положить этому конец была чудовищная жестокость – только так можно было его поддерживать.

А между тем в мире зародилось такое явление, как культурная революция. Моего деда арестовали в августе 1962 года (по обвинению в организации забастовки рабочих и выезде из страны без паспорта), а освободили в 1990 году. За те долгие годы, что он провел в тюрьме, мир изменился. Чтобы понять масштаб перемен, представьте себе разницу между программой «Кукольный театр» по черно-белому телевизору и шоу «Рена и Стимпи» на компьютере. Или между твистом Чабби Чекера и альбомом Dr. Dre «The Chronic». «Битлз» и Вьетнамская война остались в прошлом. В США и Европе приняли закон об интеграции. Появился MTV. Во всех клубах от Соуэто до Швеции крутили Майкла Джексона и Принца. Пали железный занавес и Берлинская стена, развалился Советский Союз. Мир изменился до неузнаваемости: художники и музыканты, поэты и «Club Kids», панки и «Iron Blood Orphans» – целое поколение, рожденное вихрем современных технологий.

К концу рокочущих восьмидесятых уже почти весь мир открыто осуждал южноафриканское правительство. Прогресс неумолимо наступал, они это знали, но боялись перемен. Что случится, если белое правительство прекратит наступать на горло чернокожему населению, чья численность к тому моменту в десять раз превышала число белых? Могли ли люди ответить на подобные унижения и притеснения иначе, кроме как праведным гневом? Они знали об огромном влиянии Манделы, который постоянно призывал к примирению и прощению, но станет ли кто-то слушать его разговоры о мире, когда, наконец, представилась возможность отомстить? Для того чтобы поверить, что способность прощать может победить жестокость, нужно быть либо истово верующим, либо глупцом.

Старинная поговорка коса гласит: «Idolophu egqibeleleyo iyakusoloko imgama», что в вольном переводе означает, что Бакуба, так у нас называют идеальный город – Утопию, всегда далеко. Никому еще не удавалось туда добраться. Но это не значит, что его нет или что его нельзя построить. Возможно, для того чтобы туда попасть, придется побороться и приложить немало усилий, и все же нужно идти вперед, к высокому идеалу мира и равенства.

Когда я познакомился со своим дедом, он был ближе к концу своей жизни, чем к ее началу. У него отняли двадцать семь лет воспоминаний, опыта и возможностей, но его идеалы остались незыблемыми, как и его решимость и врожденное жизнелюбие. Он знал: грядут перемены. В своем интервью каналу BBC он сказал: «Не важно, вижу я это или нет, но перемены рядом, и это дает мне силы двигаться вперед».

* * *

Деда освободили в 1990 году, и это был великий момент. Почти вся семья приехала его встречать, но они едва успели пожать друг другу руки. Его тут же обступила толпа доброжелателей, куда бы он ни направлялся, люди поздравляли его. Тысячи людей любили его и ждали хоть мимолетной возможности прикоснуться к нему, хоть мельком увидеть его машину, проезжающую мимо. Южную Африку охватила волна восторга и радости – но за одну ночь невозможно изменить мир.

Дед как-то рассказывал легенду о великом воине. У этой истории есть несколько версий, но вот что рассказывал мне он: «Давным-давно жил да был храбрый бушмен, который боролся с африканерами. Сражался он долго и отчаянно, хотя у них были ружья, а у него – только лук да стрелы. Он видел, как погибают один за другим его товарищи, пока, наконец, не остался совсем один. И все же он не сдавался до тех пор, пока не оказался на краю пропасти, а в колчане его осталась лишь одна стрела. Увидели это африканеры и восхитились: как это он сражается, даже оставшись совсем один! Они выкинули белый флаг и крикнули ему: «Эй, мы больше не будем воевать! Мы победили твоих людей, и тебе ничего не остается, как только сложить оружие и сдаться! Иди сюда, мы дадим тебе еды и покончим с этим!» Тогда воин-бушмен поднял лук, выпустил последнюю стрелу и спрыгнул с утеса».