Читать книгу "История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х - начало 1990-х годов - Владимир Перхин"

Необходимо со всею обстоятельностью дать себе ясный отчет в сущности и смысле «германской ориентации», в объективных условиях ее возникновения и значения ее для нашего национального дела.

II

Вопрос о перемене курса русской внешней политики в сторону известного соглашения с Германией был поставлен перед русским общественным сознанием еще весною прошлого года. Это было то время, когда союзные державы мечтали о воссоздании восточного фронта хотя бы ценою признания большевистской власти и кооперации с ней. Это были те дни, когда Англия высаживала на Мурмане десант, почти дружественный большевикам, когда Г. Локкарт вел в Москве деловые переговоры с ответственными советскими работниками, а Ллойд-Джордж заявил откровенно, что единственным государственным человеком России он считает Троцкого.

Я очень хорошо помню эти тяжкие, унылые дни, когда мы уже почти считали себя всеми покинутыми. И невольно взоры стали несколько долее задерживаться на сером особняке Денежного переулка…

Мы с жадностью отчаяния вчитывались в немецкие газеты и находили в них, рядом с традиционной рорбаховской русофобией, некоторые новые мотивы. Наиболее сильное впечатление на нас производили, помнится, статьи Бернгарда и Эрцбергера в серьезной и влиятельной «Vossische Zeitung», содержавшие в себе решительную критику тогдашней агрессивной немецкой политики в Украине и определенные намеки на «восточную ориентацию».

В редакциях, кружках, организациях столицы – везде закипели ожесточенные споры: с кем идти и что делать, чтобы скорее уничтожить ненавистный Брестский мир и его русских авторов? – Правительства не было, общество словно играло роль правительства.

Две линии наметились в настроениях и стремлениях общественных кругов. Меньшинство, ссылаясь на факт выхода России из войны, рекомендовало считаться с ним и тщательней «прозондировать почву» во всех направлениях, дабы выйти из национальной катастрофы с наименьшими потерями. Эту точку зрения меньшинства, как известно, разделял даже такой испытанный англофил, как П.Н. Милюков, полагавший, что в случае отказа Германии от Брестского мира, ее разрыва с большевиками и согласия заключить мир с нами на условиях довоенного «статуса», – было бы целесообразно гарантировать ей со стороны России лояльный нейтралитет в продолжающейся мировой войне. Ибо, помимо всего, рассчитывать на действительную возможность воссоздания восточного фронта тогда уже не приходилось и факт военного бессилия России в сравнении с Германией представлялся бесповоротным.

Однако такая точка зрения не была поддержана значительною частью противобольшевистской русской общественности, заявившей себя верною общесоюзному делу безусловно и до конца. Кадетская конференция, состоявшаяся в Москве в конце мая, по докладу М.М. Винавера, вынесла резолюцию определенно и безоговорочно германофобскую. (Точка зрения Милюкова, находившегося тогда на Украине, не была еще известна в Москве, но аналогичные ей мнения, высказанные на конференции некоторыми ее членами, никакого успеха не имели.) Не проявляли желания идти по пути какого-либо соглашения с «Мирбахом» и другие организации прогрессивного оттенка. «Германофильство» стало уделом более правых общественных течений прежде всего так называемой «кривошеинской» группы.

Этой группой были организованы даже свидания с людьми из Денежного переулка, причем со стороны немцев играл активную роль г. Риплер – помнится, советник посольства.

Свидания эти, конечно, никакого результата не дали. Во-первых, немцы видели, что за их собеседниками не стоит сколько-нибудь внушительного общественного авторитета, что вся прогрессивная общественность – против них, а, во-вторых, программа Брестского мира была настолько реальной тенденцией тогдашней Германии, что на какие-либо существенные уступки немецкая дипломатия явно не имела склонности идти. Если можно еще было рассчитывать на пересмотр некоторых «украинских» пунктов договора, то в сфере проблемы «прибалтийской», как и ряда других, германский империализм был определенно непримирим и непреклонен. При таких условиях становилась очевидною утопичность построений и надежд П.Н. Милюкова.

Так и кончилась ничем первая попытка ликвидировать большевизм через непосредственное воздействие на его брестского контрагента. Брестский мир остался непоколебленным, а граф Мирбах в своем особняке с латышскою охраной у ворот и бесконечным количеством цветов у окон продолжал спокойно ожидать лево-эсеровской бомбы.

Однако как реагировали союзники на все это движение вод всколыхнувшегося русского моря? – Мы переходим к новому фазису в истории наших «ориентаций».

И.М. ВАСИЛЕВСКИЙ

Россия будет! («Современное слово». 1919. 6 ноября)

Илья Маркович Василевский (1882/1883– 1938) – журналист, литературный критик. Печатался во многих петербургских журналах и газетах, нередко под псевдонимом Не-Буква, был издателем и редактором газет и журналов. Газета «Современное слово» выходила в Одессе осенью 1919-го и в начале 1920 г. под редакцией Д.Н. Овсянико-Куликовского. Фельетоны Василевский писал и в эмиграции, откуда вернулся на родину уже летом 1923 г. вместе с А.Н. Толстым. Фельетон с рефреном «Помните о России, думайте о России» указывает на один из истоков сменовеховского мироощущения.

Не кажется ли вам, что в эти бездровные, бессветные, безводные, бестолковые дни мы все до странности редко вспоминаем о России? Помни о России, думай о России! Хочется напомнить самому себе. Без думы об этом, о главном, о единственном, – не понять, не разобраться в суете сегодняшнего дня.

За шумными криками фактов, за гулким гамом улицы – вслушайтесь! робко звучит интимный шепот. За разноголосицей и суетой наших буден – слышен отзвук главного, нашей неизбывной боли, неустанной думы все о том же, о нашей, не только ведь Единой, но и единственной, не только Неделимой, но и неотделимой от сердца, о нашей «убогой и обильной», нашей несчастной и великой, нашей бестолковой и любимой России.

Помните о России, думайте о России. Вне этой думы о главном, нет связи частного с общим – не понять, не осмыслить мутного тумана наших дней.

* * *

На улицах Одессы, в магазинах, в ресторанах, в театрах легко встретить представителей особой секты, хорошо настроенных, довольных жизнью людей. – До чего дешева, до чего изумительно дешева жизнь в России, – говорят эти люди, благодушно улыбаясь. – Что это у вас? Меха, шоколад, бриллианты, старые картины? Все равно, заверните. До чего дешево, до чего изумительно дешево все в этой России!

Эти милые и благодушные люди – это наши верные друзья, наши благородные союзники, англичане. Они лично совершенно не виноваты в том, что фунт стерлингов, стоивший до войны десять рублей, стоит по нынешнему курсу 1.200 рублей. Они лично от всей души желают процветания нашей стране и населяющим ее туземцам. Но если английские матросы получают на всем готовом 55 фунтов в месяц, а лейтенанты 200 фунтов, – то как их может не изумлять и не радовать небывалая дешевизна всех предметов в этой России.

Это нам, туземцам, кажется, что все стало невероятно, безнадежно и беспросветно дорого. Нашим доблестным союзникам, просвещенным мореплавателям, положение не может не рисоваться совершенно в ином свете.