Читать книгу "Струны волшебства. Книга 1. Страшные сказки закрытого королевства - Милена Завойчинская"

— Нет, — решительно отказалась я. — Урагус. Но менестрелям ведь ни к чему использовать родовое имя.

— Хорошая у тебя фамилия, — без тени улыбки кивнула загадочная старуха. — Мне всегда нравились эти птички. Голосок у них звонкий, перышки розовые, красивые. А сейчас ступай. Тебе еще с кузнецом договориться нужно, чтобы подвез до города.

— Благодарю вас за гостеприимство, хозяйка, — выскользнула я из-за стола. — Вот…

— Ничего не надо, — отрицательно качнула она головой, увидев, что я потянулась к карману. Хотела ей монетку оставить за еду и ночлег. — Мой срок пришел, и двух недель не протяну. Небось, Неумолимая зачтет мне добрый поступок. Ступай, юный менестрель Рэм. И да хранят тебя все боги, а не только суровая Неумолимая.

Я снова вздрогнула, так как в нашем королевстве любая вера и любое упоминание иных богов, кроме Неумолимой, каралось немедленной смертью. Многие знали, что существует целый пантеон, но подробностей не ведали и детям об этом старались даже шепотом не говорить. Маленькие они, сболтнут, и вся семья на казнь отправится.

Да кто же эта женщина, приютившая меня?! Не верю, что простая необразованная селянка.

Я сделала два шага к двери, но была остановлена последним напутствием:

— Ты, менестрель, скорбь-то свою спрячь. Улыбайся на людях, а горевать будешь, когда тебя никто не видит. Улыбайся, песни пой веселые. Народу хочется радости, тогда и платить хорошо станут. Чужое горе редко кого трогает, у самих бед немало. А вот тех, кто поможет развеять тоску и печаль, снимет тяжесть с сердца песней задорной али музыкой плясовой, ценят и любят. Так что — улыбайся, как бы ни было плохо.

— Благодарю за кров, еду и напутствие, хозяйка, — снова поклонилась я. Но уже так, как лорды склоняются перед леди. Не проста эта женщина, ох и не проста.

Она отмахнулась и вернулась к своему занятию, выискивая в крупе соринки и откладывая их в сторону.

А я вышла из дома, постояла осматриваясь. Рассвело недавно, роса еще не просохла на траве, и было зябко. Закутавшись в плащ, я сначала хотела сгорбиться, чтобы стать меньше и незаметнее, но потом, прокрутив в голове все услышанные только что советы, выпрямила спину и подняла подбородок.

Пусть я для всех теперь буду менестрель, мальчишка-сирота, но из «благородных», а значит, не пристало мне сутулиться и стыдиться себя. К тому же я все равно не смогу вести себя как простолюдин, старуха права. Выдам происхождение неизбежно, ведь манеры и этикет в меня закладывали с рождения. Просто сейчас мне нужно сделать поправку на то, что я временно — мальчишка.

И улыбаться! Ну что ж, я стану улыбаться. Мои боль и горе спрятаны в сердце и душе. Когда-нибудь станет легче, и я смогу веселиться и смеяться по-настоящему, а не потому, что играю роль. А пока я буду выглядеть радостной и беззаботной, раз так надо, чтобы выжить.

И выживу, назло Гаспару и его дружкам. Выживу, уйду далеко, туда, где он меня никогда не найдет. И начну всё с чистого листа.

Из кузни, располагавшейся на другом конце небогатого селения, шел черный дымок и доносился металлический стук. Кузнец или его помощник уже занимались делами. Вот туда я и направилась.

Заглянув во двор, обнаружила телегу, запряженную флегматичной крепкой кобылой. Из-за дома доносились два голоса: хриплый мужской, отдающий указания, и ломающийся мальчишеский. Вероятно, кузнец оставлял распоряжения подмастерью на время своего отсутствия.

Глава 3

— Эй! Хозяева! — крикнула я, стоя у калитки.

— Ну? — шагнул из-за угла здоровенный лысый мужик с суровым лицом. — Кто таков? Чего надобно?

— Менестрель я, хозяин, — улыбнулась я, втягиваясь в роль. — Мне одна птичка весть принесла на хвосте, что вы в город собрались. Не возьмете попутчика? Денег нет, — развела руками, — но оплатить дорогу смогу песнями да сказками.

— Кажется, той птичке пора хвост ощипать, — прищурившись, осмотрел меня кузнец. — Плащ распахни!

Я послушно откинула за спину полы плаща, позволяя осмотреть свой скромный наряд и невзрачный кинжал на поясе.

— Из благородных, что ли? — сделал свои выводы мой собеседник.

Непонятно, с чего такой вывод, но интересоваться я не стала.

Тут из-за дома высунулся примерно мой ровесник (в нынешнем обличье) с конопатой физиономией, встрепанной шевелюрой и блестящими от любопытства глазами.

— Из них, — продолжая улыбаться, призналась я. — Да только не всем благородным везет спать на перинах и есть с золотых тарелок.

— Сирота? — кивнув своим мыслям, спросил кузнец и, не глядя, отвесил легкий подзатыльник слишком высунувшемуся подмастерью.

— Ой! Дядька Жух! — воскликнул пацан, подмигнул мне и спрятался.

— Сирота, — подтвердила я, перестав улыбаться.

— А играешь на чем? Не вижу что-то у тебя струмента.

— А инструмент, — ненавязчиво исправила я, — разбили. Лиходеи… Сам-то я сбежать успел, а вот гитару мою растоптали. Один кривой такой, а у второго рожа рябая совсем.

— Садись в телегу, сейчас выезжаем, — указав мне подбородком направление, скомандовал он. — Мотька! Уши оборву, если к моему возвращению не сделаешь, что велено, — заглянув за угол, рявкнул он.

Конопатый Мотька звонко заверил, что всё исполнит.

А как только кузнец направился к телеге, на которую я уже взгромоздилась, пока он не передумал, пацан снова высунулся и, весело скалясь, второй раз подмигнул мне. Смешной. Я спрятала ответную улыбку, чтобы не выдать его.

Мы выехали со двора и неторопливо двинулись сначала по селению, а потом и за него выбрались.

— Есть хочешь? — только тогда заговорил невозмутимо правящий лошадкой мужик.

— Не откажусь. А вы что послушать хотите? Сказки или спеть вам что-нибудь?

— Спеть я и сам могу, — фыркнул он, не глядя на меня. — В корзине возьми пирожок из тех, что в синей тряпице, эти с яблоками. А как съешь, сказки будешь мне сказывать, менестрель. Ехать нам долго, а заночуем в лесу.

— О… — озадаченно протянула я, пытаясь сообразить, а куда я еду-то? Понятно, что в город, но в какой?

— Что, птичка забыла прочирикать, куда я путь держу? — беззлобно хмыкнул кузнец, поняв мое замешательство.

— Забыла, — честно призналась я.

— Птички, они все такие… На хвосте новость принесут, толком не зная, что к чему.

Дядька Жух, как он велел себя называть, оказался вовсе не таким грозным и сердитым, как выглядел. Беззлобный, даже благодушный по-своему, хотя и себе на уме. Меня он ни о чем не расспрашивал, в личную жизнь не лез, именем только поинтересовался. Слушал сказки, коих я знала великое множество, отмахивался от моих предложений спеть, заявив, что песни «благородных» ему не нравятся. А народных я, поди, еще и не знаю, больно уж зеленый и дохлый. Сразу видно, недавно на путь менестреля встал.