Читать книгу "Наука в поисках Бога - Карл Эдвард Саган"

Лично для меня первая строка: «Я находил Его в сиянье звезд» – не так однозначна. Все зависит от того, кто такой Он. Однако небеса явно дают нам понять, что конечность не только жизни, но и целых миров, целых галактик, по сути, несколько противоречит общепринятым западным (но не восточным) религиозным представлениям. И из этого следует еще более общий вывод. Идея бессмертного Творца. Бессмертный Творец, как отмечает Энн Друян, по определению жесток, поскольку Он, сам никогда не испытывавший страха смерти, создает бесчисленных тварей, которые этот страх испытывают. Почему Он так поступает? Если Он всеведущ, мог бы проявить милосердие и создать бессмертных, которым не грозит гибель. А он создает Вселенную, которая, по крайней мере частично, а может, и целиком, погибает. Во многих мифах боги больше всего тревожатся, как бы человек не открыл секрет бессмертия или, чего доброго, как в легенде о Вавилонском столпотворении, не попытался покорить небеса. В западной религии четко прослеживается императив, что человек должен оставаться ничтожным и смертным. Почему? Это как если бы богатые обрекали бедняков на бедность и требовали любить себя за это. Даже самый поверхностный взгляд на тот космос, каким он предстает на показанных мной изображениях, рождает и другие вопросы к традиционным религиям.

Приведу цитату из «Века разума» Томаса Пейна – англичанина, сыгравшего важную роль как во Французской революции, так и в американской Войне за независимость. «Откуда тогда, – спрашивает Пейн, – могло появиться такое однобокое и странное мнение, по которому всемогущий, обладающий миллионами миров, равно зависящих от его покровительства, должен оставить заботу о всех остальных и явиться умереть на нашей планете якобы из-за того, что мужчина и женщина съели яблоко? С другой стороны, следует ли нам предположить, что каждый из миров в бесконечном пространстве имел своих Еву, яблоко, змия и искупителя?»[7]

Пейн утверждает тем самым, что наша теология помещает в центр мироздания Землю и охватывает лишь крохотный участок космического пространства и, если отступить на шаг назад и посмотреть на космос шире, участок этот кажется весьма незначительным. И на мой взгляд, общая проблема большинства западных религий заключается в том, что и изображенный ими бог слишком незначителен. Это бог маленького мирка, а не бог галактики и уж тем более Вселенной.

Предвижу возражения: «Это потому что в эпоху создания первых иудейских, христианских, исламских священных писаний таких терминов просто не знали». Но проблема явно не в этом: богатый метафорический язык писаний вполне позволяет иносказательно изобразить и галактику, и Вселенную, но там ничего подобного нет. Там выведен бог одного крошечного мирка – проблема, которой теологи, с моей точки зрения, не уделяют достаточного внимания.

Я не предлагаю нам упиваться собственной ограниченностью. Но важно осознавать, сколького мы не знаем. Наше незнание огромно, наши знания ничтожны. Однако то, что нам все-таки удается осознать, открывает перед нами ошеломляющий космос, совсем не тот, что представал перед нашими набожными предками.

Свидетельствуют ли наши попытки постичь Вселенную об отсутствии смирения? Я лично считаю смирение единственным оправданным чувством в противостоянии со Вселенной, но это смирение не должно мешать нам познавать природу того, что так нас восхищает. И если мы ее познаем, любовь будет подпитываться истиной, а не строиться на невежестве или самообмане. Если Создатель существует, предпочтет ли Он – Она? Оно? – невежественного чурбана, поклоняющегося без всякого понимания? Или Ему приятнее, чтобы его приверженцы восхищались истинной Вселенной во всей ее сложности? Я бы сказал, что наука – по крайней мере отчасти – это осведомленное поклонение. Я глубоко убежден: если более или менее каноничный бог существует, то именно он наделил нас разумом и любознательностью. И было бы неблагодарностью с нашей стороны, отвергнув эти дары, подавлять свою страсть к исследованию Вселенной и самих себя. С другой стороны, если такого каноничного бога нет, то наш разум и любознательность – орудия, необходимые для выживания в крайне опасное время. И в том и в другом случае знание считается уделом науки, а должно бы считаться уделом и религии, и для человеческого рода это жизненно важно.

Лекция вторая

Мы проиграем в храбрости Копернику

Все мы вырастаем с ощущением некой личной связи со Вселенной. А еще у нас имеется естественная тяга проецировать собственное знание, особенно знание о себе самих, свои собственные ощущения, на окружающих. Это давно уже банальность и для психологии, и для психиатрии. То же самое происходит у нас и с восприятием окружающего мира. Антропологи и историки религии иногда называют это явление анимизмом и приписывают так называемым первобытным племенам (которые пока не дошли до оружия массового уничтожения). Предполагается, что у каждого дерева и ручья имеется свой дух в качестве движущего начала, или, как выразился первый ученый Фалес в одном из немногих дошедших до нас фрагментов сочинений, «все полно богов». Это естественное представление. Однако оно характерно не только для анимистов, которых на планете сейчас насчитывается не один миллион. К этому склонны в том числе и физики — кроме, пожалуй, случаев, когда природа сама противится такой точки зрения. Самое обычное дело, скажем, в молекулярно-кинетической теории воображать каждую из мельчайших молекул воздуха, сталкивающихся перед нашим носом, в виде, допустим, бильярдного шара. Строго говоря, это не совсем проекция, поскольку физики не приписывают затем молекуле свойства бильярдного шара, но тем не менее они тоже берут некое знакомое обыденное явление и проецируют на другую область. Молекулы или астероиды у физиков нередко именуются «ребятами». Молекулу или астероид гораздо проще представить, если уподобить чему-то привычному и знакомому. Я думаю, теперь видно, насколько мы до сих пор привержены этому древнему образу мыслей.

Однако бесконечно проецировать не получится, потому что рано или поздно упрешься в стенку. Например, в теории относительности или квантовой механике мы вступаем в область, совершенно чуждую нашему повседневному опыту, и законы природы вдруг оказываются на удивление непривычными. Наш повседневный опыт никак не предполагает, что в процессе моего перемещения в пространстве мои наручные часы слегка замедлят ход, мое тело сократится в длину по оси движения и увеличится моя масса. Тогда как для специальной теории относительности это непременное следствие, а со здравым смыслом оно не согласуется просто потому, что мы не привыкли путешествовать с околосветовыми скоростями. Когда-нибудь, может быть, у нас эта привычка появится, и тогда Лоренцевы преобразования[8] окажутся естественными, интуитивными. Но пока этого не случилось.