Читать книгу "Лев Ландау - Майя Бессараб"

И вот Лев в гостях у Эйнштейна. Ландау — двадцать один год, Эйнштейну — пятьдесят. Мягкий, добрый стареющий Эйнштейн, который из-за своей замкнутости не имел учеников, внимательно слушал молодого советского физика. Лев пытался доказать Эйнштейну правильность основного принципа квантовой механики — принципа неопределенности. Он недоумевал: как человек, теорией относительности совершивший переворот в науке, не может понять другой революционной теории — квантовой механики? Эйнштейну были симпатичны и горячность, и убежденность Ландау, и ясные, четко сформулированные утверждения. Но переубедить Эйнштейна Лев не мог. Больше им не суждено было встретиться: в Европе началась эпидемия «коричневой чумы», и Альберту Эйнштейну пришлось бежать от фашистских инквизиторов за океан.

Надо сказать, что Лев Давидович никогда никому не говорил о своих встречах с Эйнштейном. Поразительно, что даже ближайшие его ученики не знали об этом. Объясняется все очень просто: они не спрашивали, он не говорил.

Только в середине апреля 1961 года во время одного из своих последних публичных выступлений — перед студентами Московского физико-технического института — Ландау упомянул о своем знакомстве с Эйнштейном. Институтская многотиражка «За науку» в номере от 28 апреля посвятила целую полосу «У нас в гостях — академик Л.Д. Ландау» — выступлению Льва Давидовича.

Стенограмма есть стенограмма, в ней записано сухо и кратко:

«С Альбертом Эйнштейном встречался в Берлине, он произвел на меня большое впечатление. Эйнштейн не мог понять основных принципов квантовой механики. Этот факт поистине удивителен. Я пытался объяснить ему принцип неопределенности, но, как видно, безуспешно».

Несколько подробнее Лев Давидович рассказал об Эйнштейне уже после автомобильной катастрофы, незадолго до своей кончины. Это было сделано в довольно большой статье «Слово о Нильсе Боре», которую он продиктовал журналисту Ярославу Голованову. Записывать было трудно из-за физического состояния Дау. До прихода Голованова он едва сдерживал стоны, но, начав диктовать, продолжал почти без перерыва.

Статья была посвящена восьмидесятилетию знаменитого датского физика.

«Часто мысленно я сопоставляю Альберта Эйнштейна и Нильса Бора. Я считаю Эйнштейна величайшим физиком всех времен. И, тем не менее, сегодня трудно говорить о школе Эйнштейна, а школа Бора — это, по существу, почти все ныне здравствующие крупные теоретики. Почему так? Бор сказал однажды:

— Эйнштейн был не только гений, он был еще и прекрасный, очень добрый человек. Но он привык все делать сам, и делать прекрасно…

Привык все делать сам. Может быть, в этом суть их различий.

Я вспоминаю Эйнштейна. Он был так же прост, доступен и добр, как Бор. Но говорить с ним было трудно. Он не любил вообще говорить. Он был человеком в себе. Для генерации мысли ему, очевидно, вовсе не требовалось общения. А Бор творил в беседе. ‹…›

Наука — это поиск. Интеллектуальной дуэли Эйнштейна и Бора, которая длилась почти двадцать лет, физика во многом обязана своим прогрессом. Эйнштейн ставил вопросы — Бор отвечал на них. Эйнштейн придумывал парадоксы — Бор находил объяснения. Делать это было необходимо. “Ведь если бы Эйнштейн оказался прав, — говорил Бор, — то все бы рухнуло!” А Эйнштейн писал: “Я вижу, что был довольно резок, но ведь ссорятся по-настоящему только братья или близкие друзья”».

Из Берлина путь Льва Ландау лежал в Геттинген, к Максу Борну. Будучи в Ленинграде, Борн пригласил Дау посетить его семинары. Это была большая честь: на семинарах Борна выступали со своими новыми работами Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Шредингер, Паули.

Старинный университет пришелся по душе романтически настроенному юноше. Скромный молодой человек на семинарах совершенно преображался, особенно когда начинался шумный спор.

Несколько недель в Геттингене — дни упорного труда: за границей Лев занимался не меньше, чем в Ленинграде.

От Борна Ландау направился в Лейпциг, к одному из создателей квантовой механики — Вернеру Гейзенбергу. Стремительный, слегка насмешливый Гейзенберг чем-то походил на Ландау. Оба любили поговорить и говорили часами. Профессору Гейзенбергу было двадцать девять лет. Четыре года назад он выполнил работу, которая была известна всем физикам мира (позднее, в 1932 году, он получил за эту работу Нобелевскую премию). Она содержала описание первого варианта квантовой механики — матричной механики.

Новый, 1930 год Дау и его друзья встретили в швейцарском городе Ароза. Зимний курортный сезон был в разгаре. Погода стояла прекрасная, и они целыми днями ходили на лыжах. А вечерами разыгрывали шарады и скетчи. Сочиняли их сообща, и персонажи получались удивительно похожие на известных физиков. Выяснялось, что Ландау обладает несомненным сценическим дарованием — играл он отлично. Когда же ему приходилось быть зрителем, то он смеялся громче всех: было что-то детское в его восприятии каждого представления.

Хотя Лев свободно изъяснялся по-немецки, его немецкий отличался русским акцентом, избавиться от которого он так и не смог.

Кончились веселые рождественские каникулы. Ландау направился в Цюрих. Здесь в Физическом институте Федеральной высшей технической школы он вместе с уже упомянутым Рудольфом Пайерлсом выполнил работу «Квантовая электродинамика в конфигурационном пространстве». Во введении к этому труду авторы пишут:

«Гейзенберг и Паули построили квантовую теорию электромагнитного поля и его взаимодействия с материей. Для этого они использовали метод квантовых волн. Нам кажется целесообразным ввести по аналогии с обычной квантовой механикой конфигурационное пространство для световых квантов. При этом оказывается, что вид уравнений удается установить на основании небольшого числа физически ясных допущений».

8 апреля 1930 года Ландау появился в Копенгагене на известной всем физикам-теоретикам улице Блегдамсвей. Здесь в доме номер 15 находился Институт теоретической физики, директором которого был профессор Нильс Бор.

«Как хорошо, что вы приехали! Мы от вас многому научимся», — заявил Бор гостю из Ленинграда.

Дау был потрясен. Услышать такие слова из уст легендарного Бора! Прошло несколько дней, и он узнал, что Бор по доброте сердечной встречает этой фразой каждого, кто к нему приезжает.

К этому времени Ландау стал стипендиатом специального благотворительного фонда (вместе с Ю.А. Крутковым и В.А. Фоком). Член комиссии этого фонда Пауль Эренфест высоко ценил дарование молодых советских физиков и в конце концов выхлопотал им стипендию Рокфеллеровского фонда, позволяющую продолжать образование в лучших университетах Европы.

Надо сказать, что Дау был экономен, старался тратить как можно меньше. Когда кто-то из приятелей посоветовал ему купить новые ботинки, Дау с удивлением взглянул на него и ответил:

— Но у меня есть ботинки!

Он был далек от мысли воспользоваться пребыванием за границей для покупки модных вещей. Знакомого, который засматривался на витрины, он называл «коммивояжером от науки». Оставшиеся деньги Ландау после возвращения на родину сдал.