Читать книгу "Гимн Лейбовицу - Уолтер Миллер-младший"

Брат Фрэнсис первым бы признал, что его знание английского языка эпохи до Огненного Потопа далеко от совершенства. Его всегда приводило в замешательство то, что в этом языке одни существительные иногда меняют значение других. В латыни, как и в большинстве простых диалектов региона, конструкция наподобие servus puer означала примерно то же, что и puer servus, и даже в английском выражение «мальчик-раб» означало «раб-мальчик». Однако на этом сходство и заканчивалось. В конце концов Фрэнсис выучил, что house cat не то же самое, что cat house и что дательный падеж цели или обладания, вроде mihi amicus, каким-то образом передается конструкцией вроде dog food или sentry box даже без ударения. Но тройной аппозитив наподобие fallout survival shelter?.. Брат Фрэнсис покачал головой. В Предупреждении на Внутреннем Люке говорилось о пище, воде и воздухе, – а ведь демоны Ада в них, разумеется, не нуждались. Иногда послушнику казалось, что древний английский – куда более сложный предмет, чем ангелология среднего уровня или богословская алгебра святого Лесли.

Брат Фрэнсис сложил костер, чтобы тот освещал самые темные уголки прихожей, а затем начал осматривать то, что не было завалено камнями. Поколения мародеров превратили развалины наверху в археологическую двусмысленность, однако если подземелья и коснулась чья-то рука, то это была рука обезличенной катастрофы. Казалось, здесь до сих пор сохранился дух прежней эпохи. В одном из углов среди камней лежал ухмылявшийся череп с золотым зубом – очевидное доказательство того, что сюда еще никто не проник. Когда пламя разгоралось, золотой зуб поблескивал.

В пустыне брат Фрэнсис неоднократно находил у какой-нибудь пересохшей речки человеческие кости – обглоданные дочиста и побелевшие на солнце. Особенно слабонервным он не был, поэтому не испугался, увидев череп. Но блеск золотого зуба постоянно привлекал его внимание, пока Фрэнсис пытался открыть дверцы (запертые на замок или заевшие) ржавых шкафчиков и тянул за ящики покореженного металлического стола. Этот стол мог оказаться бесценной находкой – если в нем хранились документы или книги, пережившие ярость костров эпохи Упрощения. Пока он дергал за ящики, костер догорел, и выяснилось, что череп испускает свое собственное неяркое свечение. Хотя подобный феномен не был большой редкостью, во мрачной крипте он сильно встревожил Фрэнсиса. Послушник собрал еще дров для костра и продолжил возиться с ящиками стола, пытаясь не обращать внимания на поблескивающую ухмылку черепа. Все еще немного опасаясь притаившихся во тьме Радиаций, он тем не менее оправился от первоначального испуга и понял: убежище, особенно стол и шкафчики, под завязку набиты Реликвиями той эпохи, которую мир сознательно постарался забыть.

Сейчас Провидение оказалось на стороне Фрэнсиса. Найти фрагмент прошлого, не уничтоженного огнем и не тронутого мародерами, считалось большой удачей. Однако всегда существовал риск. Нередко бывало так, что монахи-археологи, занимавшиеся поиском сокровищ древности, триумфально выходили из-под земли со странным цилиндрическим артефактом в руках, а затем – очищая его или выясняя его функции – нажимали не ту кнопку или поворачивали не ту ручку и тем самым завершали изыскания, не принося никакой пользы духовенству. Восемьдесят лет назад достопочтенный Боэдулл с восхищением писал своему господину аббату о том, что его небольшая экспедиция обнаружила «местоположение межконтинентальной пусковой площадки с несколькими удивительными подземными резервуарами». Никто в аббатстве не знал, что преподобный Боэдулл подразумевал под «межконтинентальной пусковой площадкой», однако аббат, правивший в то время, настрого – под страхом отлучения от церкви – запретил монахам-собирателям древностей приближаться к подобным «площадкам». Ведь это письмо аббату стало последним предметом, связанным с достопочтенным Боэдуллом, его отрядом, его «пусковой площадкой», а также деревушкой, которая выросла на ее месте. Какие-то пастухи изменили русло ручья так, чтобы он тек в сторону кратера, и теперь местный ландшафт украшало примечательное озеро. В засушливую пору пастухи сгоняли сюда овец. Лет десять назад некий путник сообщил о том, что в озере полно рыбы, однако местные пастухи считали, что там обитают души погибших жителей деревни и археологов, и потому отказывались рыбачить, опасаясь Бо-долла, огромного сома, притаившегося на глубине.

«…Запрещается начинать любые раскопки, основной целью которых не является дополнение Реликвий», – говорилось в приказе господина аббата. Это означало, что брату Фрэнсису следует искать книги и бумаги, а не трогать интересную технику.

Напрягая все силы, брат Фрэнсис тянул ящики стола, краем глаза замечая, как поблескивает зуб с золотой коронкой. Ящики не поддавались. Напоследок он еще раз пнул стол ногой и раздраженно бросил взгляд на череп. Может, ухмыльнешься кому-нибудь еще для разнообразия?

Ухмылка не исчезла. Останки человека с золотым зубом лежали так, что его голова располагалась между камнем и ржавым металлическим ящиком. Послушник наконец подошел к останкам, чтобы тщательно их осмотреть. Очевидно, человек умер именно здесь, попав под каменный поток, который наполовину его завалил. На поверхности виднелись только кости одной ноги и череп. Бедренная кость была сломана, задняя часть черепа – раздроблена.

Брат Фрэнсис помолился за душу усопшего, затем очень осторожно поднял череп и повернул его так, чтобы он смотрел на стену. Потом взгляд послушника упал на ржавый ящик.

По форме ящик напоминал ранец и, видимо, предназначался для переноски вещей, однако камни сильно его повредили. Брат Фрэнсис извлек ящик из-под обломков и поднес ближе к костру. Замок, похоже, сломался, однако крышка приржавела. Послушник потряс ящик, и в нем что-то загрохотало. Ящик, очевидно, не являлся самым подходящим местом для хранения книг или бумаг, но – что тоже очевидно – был приспособлен к тому, чтобы его открывали и закрывали. И, возможно, в нем находились обрывки сведений, относящихся к Реликвиям. Тем не менее брат Фрэнсис вспомнил о судьбе брата Боэдулла и, прежде чем открывать ящик, брызнул на него святой водой. Кроме того, он обращался с древним артефактом так благоговейно, насколько это вообще возможно, когда пытаешься сбить ржавые петли камнем.

Наконец петли поддались, и крышка упала. Выпали какие-то кусочки металла, рассыпались по камням, и некоторые безвозвратно пропали, провалившись в трещины. А на дне ящика Фрэнсис увидел… бумаги! Быстро прочитав благодарственную молитву, он собрал столько металлических кусочков, сколько смог, и, прижав ящик одной рукой к телу, полез наверх по холму из каменных обломков к тонкой полоске неба.

После тьмы убежища солнце ослепляло. Брат Фрэнсис едва обратил внимание на то, что оно уже висит почти над самым горизонтом, и принялся немедленно искать плоскую плиту, на которой можно разложить содержимое ящика без риска потерять что-нибудь в песке.

Через несколько минут, сидя на треснувшей плите фундамента, он начал разбирать кусочки металла и стекла. В основном в ящике лежали стеклянные трубочки с усиком провода на конце. Такие он уже видел. Несколько подобных трубочек разного размера, формы и цвета хранилось в небольшом музее аббатства. Однажды Фрэнсис встретил языческого шамана в церемониальном ожерелье из таких трубок. Обитатели холмов считали их частями знаменитого Machina analytica, мудрейшего из богов. Они утверждали, что, проглотив такую трубочку, шаман может обрести «Непогрешимость». Так это или нет, шаман в самом деле обретал Беспрекословность среди своего народа – если проглоченная им трубка не оказывалась ядовитой. Трубки, хранившиеся в музее, тоже были соединены – не в форме ожерелья, а в виде сложного, беспорядочного лабиринта на дне небольшой металлической коробочки, обозначенной как «Шасси радиоприемника. Предназначение неизвестно».