Читать книгу "Полководцы Великой Отечественной. Книга 4. Георгий Жуков - Михаил Мягков"

В молодые годы отец был худым и подтянутым, занимаясь всерьез и весьма успешно конным спортом. По утрам он делал зарядку с гантелями, обтирался холодной водой. До сих пор вспоминаю, как он постоянно журил меня за то, что холодной воде я предпочитала горячую. Он справедливо считал, что, только обтираясь холодной водой, можно воспитать выносливость и стойкость к болезням. Но, увы, я росла довольно болезненным ребенком, и все мои старания, уже взрослой, сделать папе приятное ни к чему не привели. К своему стыду, я и сейчас мерзну даже в теплую погоду.

Каким отличным кавалеристом был отец, как серьезно занимался различными видами конного спорта, участвуя в многочисленных конноспортивных соревнованиях, в том числе республиканских и окружных, много написано его сослуживцами. А как любил он и понимал лошадей, как много он о них знал!

Читатели его мемуаров, наверное, помнят, с каким удовольствием и азартом он сам описывает сверхдальний конный пробег из Ленинграда в Минск. Папа очень гордился этим событием в своей жизни и часто его вспоминал на склоне лет.

А события разворачивались так. Летом 1925 года трое выпускников кавалерийских курсов усовершенствования командного состава – Георгий Жуков, Михаил Савельев и Николай Рыбалкин – убедили начальника курсов комкора М. Баторского, также кавалериста, разрешить им провести групповой пробег на лошадях из Ленинграда в Минск. Дело было нелегкое и требовало всесторонней подготовки.

Загоревшись идеей, делали все сами: наметили маршрут, подготовили все расчеты, в соответствии с которыми расстояние в 963 километра, причем по полевым дорогам, можно было пройти за 7 суток. В семь утра холодного сентябрьского дня, провожаемые друзьями и товарищами, Жуков, Савельев и Рыбалкин отправились в путь. Ввиду того что такого спортивного опыта ни в одной из стран не было, кавалеристы рассчитывали установить мировой рекорд.

Дорога оказалась даже более трудной, чем предполагали: устали сами и утомили лошадей. К тому же папина лошадь, чистокровная кобылица Дира, захромала. В результате график пробега нарушился. В пути неоднократно приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Давало себя знать сильное переутомление самих всадников, причем подчас просто голодных, так как обслуживание и питание организовать не удалось. Спасибо деревенским жителям – они подкармливали и людей, и лошадей.

На седьмой день, приободрившись, группа подошла к месту назначения. Оказалось, что их торжественно встречают однополчане, местные власти, представители командования Белорусского военного округа и просто жители Минска. Сверхдальний конноспортивный пробег был успешно завершен. Трое кавалеристов установили мировой рекорд. При этом за время пробега лошади потеряли в весе от 8 до 12 кг, а всадники – 5–6 кг. Командование и Совнарком Белоруссии высоко оценили результаты пробега, объявив всем участникам благодарность и наградив их поощрительными премиями.

Сколько себя помню, папа всегда был занят на службе – вставал и уходил рано, возвращался поздно, когда я, еще маленькая, уже спала. Рассказывают, что во время войны он вообще спал по 3–4 часа в сутки, подбадривая себя кофе и, если позволяла обстановка, короткими лыжными пробежками, которые всегда очень любил.

Позже, уже в послевоенные годы, когда был принят стиль работы Сталина и все были обязаны засиживаться за полночь, папа вообще приходил очень поздно. Мы с мамой, как правило, ожидали его возвращения и сидели с ним, пока он ужинал. На наших глазах папа отходил от служебных дел и начинал интересоваться нашими, иногда пустяковыми, делами, расспрашивал об учебе и других делах. Когда у него появились внуки, первые вопросы были, конечно, о них. Бывали дни, когда нам не удавалось его разговорить и он не мог до конца расслабиться. Так и ложился спать, погруженный в свои, по-видимому, тяжелые думы.

Все это объяснимо. Послевоенные годы были для папы нелегкими. Напряжение военных дней сменилось нервотрепками и дерганьем Сталина, завистью со стороны некоторых «соратников», обеспокоенностью о судьбах репрессированных сослуживцев. Так, он очень тревожился о боевом генерале, танкисте М. И. Потапове, с которым воевал на Халхин-Голе, о судьбе И. Н. Музыченко, которого он знал еще по Гражданской войне и совместной работе в 4-й кавалерийской дивизии в Слуцке.

Много переживаний принес нашей семье арест главного маршала авиации А. А. Новикова, маршала артиллерии Н. Д. Яковлева, генерала В. В. Крюкова и его жены Л. А. Руслановой, назвавшей отца на одном из банкетов Георгием Победоносцем, генерала К. Ф. Телегина, соратника по последнему этапу войны и участника церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, старшего адъютанта отца генерала Л. Ф. Минюка, водителя А. Н. Бучина и многих других. Все эти «дела» были, конечно, сфабрикованными. Цель была вполне определенная – собрать компромат на отца, чтобы иметь основания для его ареста. Однако, по-видимому, позволить чекистам ликвидировать Жукова, имя которого в то время знал уже весь мир, Сталин не мог или же не хотел.

Тогда же и были проведены обыски у нас на квартире и на даче, о которых впоследствии нагородили много небылиц. До сих пор появляются в газетах публикации, основанные якобы на документах, а на самом деле на сфабрикованных протоколах обыска. В перечень изъятых вещей было вписано бесчисленное количество ковров и гобеленов, непомерные метры тканей, картины, сотни часов и драгоценностей. Мы, жившие с папой все эти годы, никогда не видели такого скопища вещей в нашей семье. Уже не говоря о том, что невозможно было бы разместить все, вписанное в протокол, ни в квартире, ни даже на даче. При этом почему-то забыли включить в этот перечень подаренный мне отцом фотоаппарат «Лейка» и большую куклу Эллы… Во время унизительного для родителей обыска на квартире забрали подаренную маме Л. А. Руслановой красивую бриллиантовую брошь в виде звезды. Брошь была старинной русской работы. Может быть, поэтому она не фигурировала ни в одном из протоколов. Следует еще заметить, что на все приобретенные после войны в Германии вещи у папы были квитанции об оплате. Но почему-то этот факт ни в одной из публикаций не упоминается.

Отсидев разные сроки, в основном не менее шести лет, все арестованные были реабилитированы. Надо сказать, что в этих ужасных обстоятельствах люди вели себя по-разному. Некоторые из них, не выдержав побоев, наговаривали на отца всякие небылицы, в том числе об организации «заговора» против Сталина.

В связи с этим мне вспоминается разговор с папой, когда я как-то спросила его, как же он может простить человека, предавшего его. Задумавшись и помолчав, папа сказал: «Эти люди были поставлены в крайние условия, их били и унижали. Они не ведали, что творили, и я не держу на них зла».

Думаю, что в данном случае оправдываются сказанные кем-то мудрые слова о том, что только сильные могут быть добрыми.

Папина доброта была не просто обычной чертой характера человека. Она была очень действенной, проистекающей из доверия и уважения к своим сослуживцам и подчиненным, так как он всегда стремился окружать себя людьми деловыми, толковыми, добросовестными и честными. Поэтому ценил их, уважал и берег. Никогда он не отмахивался от постигшей человека беды, сколько и где мог, старался помочь по мере своих возможностей. В особенности если дело касалось здоровья.