Читать книгу "Пророчество: Дитя Земли - Элизабет Хэйдон"

Однако все изменилось, когда они вышли из Корня и оказались в новой стране, на другом краю мира. Акмед потерял свой дар, теперь он слышал биение сердец только людей, пришедших из старого мира Серендаира. И хотя Акмед молчал, Грунтор ощущал его отчаяние. Так он узнал, что есть вещи, потеря которых причиняет горе. Раньше подобные мысли в голову Грунтору не приходили.

Да и самому ему довелось пережить новые ощущения. Рапсодия была из лиринов, хрупкой расы, на представителей которой фирболги успешно охотились на старом Острове, хотя лирины и старались компенсировать недостаток силы хитростью и ловкостью. Впрочем, фирболгам доводилось поедать своих собратьев совсем не так часто, как об этом болтали.

Во многих отношениях лирины являлись полной противоположностью фирболгам. Вот взять, например, самого Грунтора и Рапсодию. Лирины быстрые и угловатые, а болги жилистые и мускулистые. Лирины жили в полях и лесах, под звездами, а болги рождались в пещерах, в темной утробе Земли. По мнению Грунтора, Рапсодия выиграла оттого, что ее отец был человеком, — ее фигура оставалась стройной без излишней хрупкости, острые углы уступили место округлостям, высокие скулы и тонкие черты лица она явно унаследовала от своего родителя. Она была очень красива. Несомненно, дракон это сразу заметит.

Как только последняя мысль пришла Грунтору в голову, он взревел во сне, и его подчиненные в ужасе вскочили на ноги, а некоторые свалились на пол со своих коек. Грунтор метался и храпел, огромная деревянная кровать скрипела и стонала, но постепенно великан успокоился и за тих. Вскоре единственным звуком, нарушавшим тишину, стало быстрое дыхание его несчастных соседей, жавшихся к стенам казармы. В темноте посверкивали их испуганные глаза.

Не просыпаясь, Грунтор натянул грубое шерстяное одеяло на плечи и вздохнул, когда теплая ткань коснулась шеи, — похожие ощущения он испытывал, когда рядом находилась Рапсодия. Он с самого начала не хотел покидать Корень. Песня, которую спела Рапсодия, проведя их сквозь стену огня, связала его с Землей.

«Грунтор, сильный и надежный, как сама Земля», — спела Рапсодия в Дающей Имя песне. И с того момента, как он вышел из Огня, Грунтор ощущал биение сердца мира в своей крови, неразрывную связь с гранитом и базальтом и тем, что росло над ними. Земля уподобилась любовнице, которой у него, правда, никогда не было, она стала теплой и уютной, он познал небывалое чувство приятия мира, напрямую связанное с Рапсодией.

И пока Рапсодия находилась рядом, он не испытывал тоски по Земле. Он все еще видел ее улыбку в темноте, грязное лицо, сияющее в свете Земной Оси, Великого Корня, рассекающего мир на две части, по которому они прошли из Серендаира в это новое место.

С самого начала Грунтор стал ее защитником, он утешал Рапсодию, когда она плакала, проснувшись от очередного ночного кошмара, позволял ей спать на своей груди во влажном холоде Корня. Не раз спасал от падения в пустоту во время тяжелейших подъемов по стенкам Корня. Никогда прежде ему не приходилось играть подобную роль — Грунтор не поверил бы, что способен быть таким заботливым. Ему потребовалось призвать на помощь все свое мужество, чтобы не закрыть Рапсодию в ее комнате и не прогнать ее проводника прочь. Как он справится с двойной потерей — самой Рапсодии и ощущения близости Земли, которое она ему давала, — Грунтор не мог себе представить. Если она умрет или просто не вернется… Грунтор не знал, как будет жить дальше.

А потом, как и всегда, когда мысли становились слишком сложными, к нему вернулся прагматизм. Грунтор всегда был человеком жестких решений и бессознательно взвешивал шансы на выживание. Рапсодия обладала надежным оружием — Звездным Горном, мечом из Серендаира. По неизвестной причине он оказался здесь, на другой стороне мира. Как и они сами, меч претерпел удивительные изменения; теперь его клинок горел неугасимым пламенем, тогда как на Острове он лишь отражал свет звезд. Грунтор на учил Рапсодию фехтовать и вполне справедливо гордился своей ученицей, когда та принимала участие в сражениях с болгами. Она могла о себе позаботиться. С ней все будет в порядке.

Грунтор захрапел, и эти звуки показались его соседям сладкой музыкой. Они вновь улеглись на койки, стараясь не потревожить сон своего командира.

Напротив покоев Рапсодии находилась спальня Джо, которой снились сны, характерные для шестнадцатилетней девушки, полные возбуждения и жутких извращений. Она спала на спине в своей невероятно захламленной комнате — таким представлялся уют девчонке, сумей она найти удобное местечко в богатом районе города. Время от времени, не просыпаясь, Джо вытирала бисеринки пота, выступавшего у нее на шее, или еще крепче сжимала колени, когда возбуждение усиливалось.

Ей снился Эши, и его образ постоянно менялся. Подобные метаморфозы происходили во многом из-за того, что она ни разу не видела его лица, хотя была гораздо ближе к этому, чем все остальные. С момента их неудачного знакомства на рынке в Бет-Корбэре ее тянуло к Эши. И она сама не понимала почему.

Вначале он был лишь очередным зевакой, в чей карман она собралась залезть. Джо успела заметить отблеск на рукояти его меча, когда почти невидимый Эши стоял на углу, наблюдая за суматохой, которую, сама того не желая, устроила Рапсодия. Засунув руку в карман его штанов, Джо вдруг ощутила толчок такой силы, что едва не потеряла равновесия. Туман окутал ее кисть, из-за чего рука дернулась в сторону и схватила вовсе не кошелек, а мужские достоинства Эши. Ссора, последовавшая за этим, привела к знакомству не только Эши с Джо, но и Эши с Рапсодией. Однако все закончилось благополучно, как и всегда при вмешательстве Рапсодии.

Теперь Джо снились его глаза, невероятно голубые и чистые, смотревшие на нее из сумрака капюшона, и копна медно-рыжих волос — больше ей ничего разглядеть не удалось. Когда через несколько месяцев он пожаловал в Илорк, Джо принялась внимательно наблюдать за ним, но безрезультатно. Иногда она даже сомневалась, что видела его глаза и волосы.

Изредка Джо снилось его лицо, но, как правило, такие сны превращались в кошмары. Каким бы приятным ни было начало, заканчивалось все наводящими ужас картинами. Джо просыпалась с ясной мыслью, что у мужчин, закрывающих свои лица, имеются на то серьезные причины. Вот, например, Акмед: он ведь тоже скрывает свое лицо, и он уродлив, как смерть, и даже хуже, если такое возможно.

Первый раз, когда Джо увидела Акмеда без вуали, которой он обычно закрывал нижнюю часть лица, она не удержалась и вскрикнула. Его кожа была рябой и нечистой, сквозь нее проступали синеватые вены, придавая лицу нездоровый вид. А над вуалью находились близко посаженные глаза — непохожие один на другой, — которые, казалось, никогда не мигают.

Она отвела Рапсодию в сторону:

— Как ты умудряешься выдерживать его взгляд?

— Чей взгляд?

— Акмеда, естественно.

— А что такое?

Ее названая старшая сестра не могла ей помочь разобраться с путаницей, царившей в горах фирболгов. Казалось, Рапсодия совершенно не замечает уродливости чудовищ, среди которых они живут. И всякий раз, когда Джо упоминала о том, что ей трудно смотреть на Акмеда, Рапсодия пялилась на нее так, словно у нее выросло две головы. При этом Рапсодия не понимала, какие чувства испытывает Джо по отношению к Акмеду, и Джо была очень этим довольна — она не ощущала себя предательницей.