Читать книгу "Там, где твое сердце - Людмила Зарецкая"

– Ужас, – Лера представила себе мучения несчастной Марианны Петровны и содрогнулась.

– Так конечно, ужас. Звонит мне под вечер из сортира, чуть не плачет. А я ей говорю: «Жадность наказуема, дорогая моя».

По счету расплачивалась, как всегда, бабуля, решительно отвергнув предложенные Лерой деньги.

– Лучшее – детям, – отрезала она.

– Ба, ну у тебя же пенсия меньше, чем у меня зарплата.

– Много ли мне, старухе, надо. И вообще, слава богу, пока не бедствую. Так что не о чем говорить. Ты меня проводишь?

– Конечно, – с готовностью ответила Лера, украдкой посмотрев на часы. По всем прикидкам выходило, что ее опоздание домой еще не выглядит неприличным.

Бабуля жила недалеко, всего-то в трех кварталах от кафе. Дождь к вечеру кончился, поэтому они обе с удовольствием брели по умытым улицам, вдыхая весенний запах готовой распуститься листвы. К концу пути бабуля все-таки устала, хотя не подавала виду и бодро обсуждала с Лерой модный нынче фильм, а также запрет нашумевшей театральной постановки, в которой какой-то особенно ретивый чиновник обнаружил глумление над христианскими заповедями. Ей все это было интересно, и, несмотря на возраст, руку на пульсе жизни бабуля держала крепко. Лера сомневалась, что в столь преклонные годы будет на это способна. Она даже не была уверена, что до этого возраста доживет.

В подъезде бабуля тяжело оперлась на ее руку, но все-таки преодолела несколько пролетов, отделяющих их от квартиры на втором этаже.

– Хорошо, что не пятый, – традиционно заметила она. – Дом-то хоть и обкомовский, но без лифта.

Дверь в квартиру – просторную четырехкомнатную квартиру добротного, действительно «обкомовского» дома – оказалась приоткрытой. Лера встревожилась.

– Ба, ты что, уходя, дверь забыла запереть? – спросила она, чувствуя холодок под ложечкой. Забывчивостью бабуля не страдала.

– У меня, слава богу, не маразм, – с достоинством ответила старушка. – И Альцгеймер у меня пока еще не поселился.

– Бабуля, постой тут, я посмотрю, – почему-то шепотом сказала Лера и, толкнув дверь, вошла в темнеющий перед ней прямоугольник коридора. Влажной от страха рукой она нащупала на стене выключатель, вспыхнул свет, озарив пространство, заполненное антикварной мебелью, и Лера на цыпочках сделала несколько шагов и заглянула в гостиную.

Здесь царил разгром. Открытые шкафы и ящики комода щетинились каким-то тряпьем. Пол был засыпан бумагами и книгами, сброшенными с книжных полок, секретер вскрыт. Лера опрометью бросилась в другие комнаты и с ужасом убедилась, что неизвестный злоумышленник, пробравшийся в бабушкину квартиру, похозяйничал и там. Из гостиной раздался тихий стон. Посредине разгрома, приложив руку ко рту, стояла бабуля, которая повернулась на внучкины шаги и начала тихо оседать на пол в глубоком обмороке.

* * *

Проводив «Скорую», Лера в глубокой задумчивости вернулась в гостиную. Бабуля после сделанного ей укола спала, по-детски подложив ладони под щеку. Лера подняла с пола старую шаль, любовно связанную крючком. На каком-то этапе своей жизни бабуля увлеклась вязанием. Ниток тогда в продаже особо не было, доставать их дед категорически отказывался, поэтому бабуля приспособилась покупать в ортопедической больнице шерстяные пояса от радикулита, распускала их, сматывала в клубки тонкую чистую овечью шерсть и вязала ажурные шарфы и шали, которые раздаривала знакомым.

Самую первую шаль, немного кривую, с перепутанным в нескольких местах узором, она оставила себе, и Лера, ночуя у бабушки с дедом, иногда накрывалась этой тонкой невесомой вязью, напоминающей сплетенные вместе снежинки. Шаль была огромная, белая, действительно напоминающая снежное покрывало. Сейчас на ней отпечатался след чьего-то грязного ботинка, и Лере стало так ее жаль, словно шаль была живая и ей могло быть больно.

Набрав номер Олега, она тихо, чтобы не разбудить бабулю, рассказала ему о случившемся, мимолетно отметив, что муж почему-то запыхался.

– Олежек, я переночую у бабули, ладно? Мне тут надо все прибрать. Такой разгром, смотреть страшно. Да и вообще не хочу ее одну оставлять. Давление, конечно, сбили, но вдруг ей ночью плохо станет. Мне так спокойнее.

– Конечно, оставайся, – как всегда покладисто согласился Золотов. – Я пацанам обещал кино с ними посмотреть, «Властелин колец», так что мы и без тебя прекрасно проведем время.

– Ты чего, бежишь откуда-то? – спросила Лера, которую вдруг встревожило тяжелое дыхание мужа.

– Да по лестнице я поднимаюсь. Лифт опять не работает. А в мои солидные годы девятый этаж – это тебе не шутки.

– А куда ты ходил? – удивилась Лера. – Ты же говорил, что дома будешь.

– В киоск бегал, за сигаретами. Знакомого встретил, зацепились языками, зашли в «Погребок» пива выпить. Вот, возвращаюсь. Ты не волнуйся. Ухаживай за бабушкой, у нас все нормально будет.

Часа два Лера убирала последствия разгрома, по ходу обнаруживая новые и новые вещи, памятные с детства и не тронутые непонятным грабителем. Кто влез в квартиру? Этот вопрос мучил ее больше всего.

Конечно, в четырехкомнатных элитных хоромах было чем поживиться. В свое время их получил дед – дважды Герой Социалистического Труда, легендарный не только в их области, но и по всей стране председатель колхоза-миллионера «Родина» Иван Рокотов. Дед обеспечивал самые высокие надои и умопомрачительные урожаи. Его колхоз кормил всю область, легко перенося и массовые посадки кукурузы, и возведение свиноферм, и заоблачные нормы по молоку.

В семидесятые годы дед придумал, что в колхозе нужно построить птицефабрику. Съездил в обком, в министерство сельского хозяйства, и везде получил отказ. Мол, у тебя и так хозяйство немаленькое, перебьешься. Но отступать не стал. Две птицефабрики на колхозной земле он возвел в рекордно короткие сроки – за одно лето, – пригласив на работу шабашников со всего Союза. И только когда его выписанные из Воронежа элитные куры дали первые яйца, сообщил об этом «наверх».

Скандал был страшный. Деда даже из партии хотели выгнать, но первый секретарь обкома его тогда отстоял и даже в должности не понизил. А куры, которых многие годы в их регионе потом называли «рокотовскими», кормили всю область и яйцами, и мясом, позволив многим в прямом смысле слова выжить в голодные «карточные годы».

Дед работал всегда, сколько Лера его помнила. С многочисленных портретов, которые встречались ей на городской доске почета в центре города, в школе, в кружке юного химика, который она посещала, да и вообще везде, на нее смотрел серьезный и грозный мужчина, прошедший войну, которого подчиненные боялись как огня, да и начальство тоже побаивалось.

Коммунист до мозга костей, честный, справедливый и неподкупный, он никогда не снимал крестик, который надела на него при крещении мать, и, когда это стало возможным, сделался одним из первых в области людей, занявшихся восстановлением храма. Того, что располагался в усадьбе Ланских.