Читать книгу "Убийство в Озерках - Мария Шкатулова"

Он сидел под лестницей на месте сломанной кладовки, и она едва различала в темноте его лицо. Видны были его руки в шерстяных перчатках с отрезанными пальцами и краешек короткой темной бороды с проседью. Она протянула ему сверток и сказала: «Вот, это вам. Поешьте!». Бомж не пошевелился. Нина повторила: «Возьмите, это бутерброды. Обычные бутерброды». И, когда он протянул руку, чтобы взять сверток, Нина инстинктивно отдернула свою, чтобы не прикоснуться к нему.

* * *

Она вспомнила о нем на следующий день, когда, вернувшись из театра, остановилась у почтовых ящиков. «Надо надеяться, он ушел?» — подумала она и, поднявшись на площадку, заглянула под лестницу. Увидев бомжа на прежнем месте, сказала себе: «Так мне и надо!» — и в тот вечер ей снова пришлось вынести ему поесть.

Прошло еще несколько дней, и, когда оказалось, что он никуда не собирается уходить с насиженного места, Нина с раздражением подумала, что теперь ей придется его кормить. «Что значит “придется”? — спорила она сама с собой, — разве я обязана?» — «Теперь обязана», — отвечал ей внутренний голос. «Это еще почему?» — «Потому что всякая инициатива наказуема: не надо было начинать».

«В самом деле, — думала Нина, — он ведь, наверное, уже привык? Да и со мной, в сущности, ничего не случится, если я раз в день дам ему поесть. Вот только чем я буду его кормить?»

Готовить для себя она не любила, да и ела она мало: обедала, как правило, в институтской столовой, а на выходные варила себе в маленькой кастрюльке какой-нибудь легкий супчик и вполне обходилась небольшим кусочком рыбы или курицы с салатом из свежих овощей на второе. «Не могу же я кормить его помидорами по двести рублей и куриным филе», — думала она, раздражаясь.

Кроме того, было совершенно ясно, что накормить его крошечными порциями, которые она готовила для себя, все равно невозможно, и Нина решила, что будет варить для него суп, настоящий «мужской» суп, с мясом, крупой и картофелем. Она достала из кухонного стола двухлитровую кастрюлю, которой никогда не пользовалась, купила в магазине большую суповую кость, перловку, специи, каких-то овощей и в тот же день сварила густой, сытный суп. Суп получился таким вкусным, что даже Вася, когда запах достиг его розового носа, явился в кухню и, задрав хвост, принялся вертеться у нее под ногами.

* * *

Возмущению Марго, когда она узнала о бомже, не было предела:

— Ты с ума сошла! — кричала она. — Ты внушала мне, что собираешься всю жизнь обходиться без мужчин, что они тебя чем-то там не устраивают. А сама завела себе какого-то грязного бомжа.

— Что значит — «завела»? Он сам завелся, как таракан, — пыталась отшутиться Нина. — И потом, что же мне, оставить его умирать с голоду?

— Да какое тебе дело: умрет этот паразит или нет? И нечего на меня так смотреть! Ты крутишься как белка, чтобы его накормить, а он устроился себе и пользует тебя, как хочет.

Нина не спорила: она знала, что спорить с Марго бесполезно, и продолжала делать свое дело. Впрочем, иногда, особенно если сильно уставала, она злилась и говорила себе: «Что же мне теперь — всю жизнь его кормить? Лучше бы я завела собаку».

Один раз, когда кончилась крупа, а идти в магазин особенно не хотелось, она в сердцах бросила: «О Господи, хоть бы кто-нибудь выгнал его отсюда!» Правда, потом в таких случаях ей всегда становилось стыдно, и она к обычной порции супа добавляла что-нибудь сладкое: например, полплитки шоколада или кусок своего фирменного яблочного пирога.

3

Наступил март, но вместо давно ожидаемого тепла, снова ударили морозы. «Ничего, это уже, надо надеяться, последние», — говорила себе Нина и надевала шубу и шерстяную шаль.

По случаю Восьмого марта Марго устроила вечеринку для коллег по кафедре, и Нина вернулась домой в одиннадцатом часу, еле живая от усталости. Первым делом надо было покормить Васю, который собирался на ночную прогулку, а потом отнести миску супа бомжу.

В подъезде было холодно, и Нина подумала, что этой ночью под лестницей ему придется несладко.

— Добрый вечер, — сказала она, протягивая ему миску. — Вот ваш суп.

— Спасибо, — ответил бомж и громко чихнул.

— Вы нездоровы? — спросила Нина.

— Пройдет, — сказал бомж. Голос у него был совершенно больной.

— Вы больны, — повторила она утвердительно. — Сейчас я принесу вам лекарство.

Она вернулась в квартиру, достала из аптечки пакетик с каким-то французским порошком, который держала дома на всякий случай, потому что — тьфу, тьфу! — сама никогда не болела, растворила его в чашке кипятка и вынесла на лестницу.

— Вот, выпейте. Если у вас температура, это поможет.

— Спасибо, — ответил бомж, взял чашку, и Нина почувствовала, что от его рук так и пышет жаром.

Она уже лежала в постели, намазав кремом лицо и блаженно вытянув ноги, когда услышала на площадке истерический собачий лай и громкие голоса. Она прислушалась и довольно быстро различила голос одного из жильцов. Это был малосимпатичный и ужасно склочный пенсионер, который вечно чего-то требовал на собраниях кооператива, вечно ввязывался в скандальные истории и, гуляя около дома со своим пуделем, всегда покрикивал на других собак и их хозяев.

«У вас сука? Кобель? — кричал он издали. — Уберите его! Уберите немедленно!» И размахивал палкой. А так как Нина у себя в комнате почти всегда держала окно приоткрытым, он без конца будил ее, потому что у него к тому же была странная привычка постоянно разговаривать со своей собакой. «Джули, Джули, Джули, Джули! — доносилось до нее из-под балкона в семь утра. — Иди сюда, девочка моя, иди, иди, иди, моя хорошая! С собачкой хочешь поиграть? Ну, поиграй, поиграй! У вас девочка? Мальчик?.. Джули, Джули, Джули, Джули! Фу! Пойдем, Джуленька, пойдем, маленькая, это нам нельзя».

«О Господи, — думала Нина, окончательно просыпаясь. — Ему что, тоже нельзя?» Она терпеть не могла, когда молодые мамаши говорили, например: «Мы пописали», «Мы срыгнули», «Мы поспали», как будто речь шла о каких-то коллективных действиях, а тут еще — «Нам нельзя»?

Нина босиком подбежала к двери, посмотрела в глазок, но различила только спины стоящих на площадке людей.

— Убирайтесь отсюда немедленно! — услышала она слегка дребезжащий голос пуделиного хозяина. — Слышите? Иначе я вызову милицию. Вы не имеете права здесь находиться.

Его поддерживали другие голоса, в основном женские, и Нина ясно различила фразу: «Развели здесь бомжатник. Безобразие!» «Еще небось заразы всякой понатащил, — вторила ей другая, — надо будет продезинфицировать подъезд».

Было совершенно ясно, что в покое его не оставят. В другой момент Нина, может быть, и не стала бы в это вмешиваться, но сейчас, когда он болен и на улице пятнадцатиградусный мороз и пронизывающий ветер, а идти ему совершенно некуда, потому что двери соседних домов наглухо закрыты кодовыми замками…